Люди трех океанов
Шрифт:
— А Егора нет, товарищ генерал. На высоте запалился. Ястреб загнал.
— Плохо, — сказал Гарнаев. Помолчал, еще раз напомнил: — Сами-то как следует держитесь высоты.
Вылететь должны были четверкой — Рудимов, Шеремет, Малыш и Даждиев. Комэск с двумя ведомыми взлетели почти одновременно и пошли к Туапсе. Даждиев задержался. Никак не запускался двигатель: молодой механик неправильно подключил электропитание. Взлетел с опозданием и, догоняя эскадрилью, по привычке направился не к Туапсе, а к линии фронта, которая проходила по мысу Хако, Новороссийску до цементных заводов
— Идите на Зарю!
Это означало — к месту боя своей группы, начавшей штурмовать пехоту у Туапсе. Но Коста не слышал команд: как назло, отказала и рация. Направить его к своей эскадрилье не удалось. Подлетая к мысу Хако, он издалека заметил эскадрилью, истребителей и направился к ним. Это оказались «густавы» — модернизированные «мессершмитты».
Уклоняться от боя было поздно. «Густавы» уже увидели одинокий самолет и начали строить свой маневр, как говорится, на полное воздушное окружение.
Их было двенадцать. Он — один. Снаряды рвали его на куски. А он, как заколдованный, не падал, сам бросался в атаку. Ведущий «густав» решается идти в лобовую. «Як» рубит очередью ему плоскость, и тот падает в Цемесскую бухту. Все «густавы» бросились прикрывать сбитый самолет. Даждиев воспользовался этим, оторвался, пришел на свой аэродром.
Самолет, на котором не было живого места, отправили на «хирургическую операцию» в мастерские, а Даждиев, хотя и не был ранен, после схлынувшего напряжения лег навзничь на траву и лежал недвижно, уставившись в остекленевшее небо. Очнулся, когда рядом прогрохотали взрывы.
Через четверть часа после посадки Даждиева наши аэродромы были заблокированы противником с воздуха, а морской экваторий от Новороссийска до Геленджика тщательно просматривался двумя немецкими морскими самолетами, прикрытыми сильным нарядом истребителей. Оказалось, Коста сбил фашистского командующего крымскими ВВС. Это шли его поиски.
Рудимов поздравил Даждиева:
— Командующие не часто попадаются в прицеле.
Но первой о такой победе Косты узнала Лилька. Она перехватила немецкую радиограмму, в которой говорилось о «густавах». Тут же сообщила комполка:
— Даждиев сшиб короля. Какого-то Густава Второго…
Павел Павлович не смеялся, а выговорил радистке:
— Пора бы, Зародова, научиться отличать королей от самолетов.
Володя Зюзин авторитетно пояснил Лильке, что такое «густав» и кто был такой Густав Второй.
ТРИДЦАТЫЙ НЕ ОТВЕЧАЕТ…
— Поедешь сам к его родителям и все расскажешь.
— Трудное это задание…
— Но ты же вроде никогда в бою не трусил.
— Так то ж бой…
Сердце никогда не обманывало Лильку. Уже по первому возгласу в эфире она почувствовала недоброе. Рудимов слишком спокойно и как-то вкрадчиво окликал своего ведомого: «Тридцатый, отвечайте». С тех пор как она стала радисткой на КП, Лилька всякого
Сейчас же, сколько ни окликал Рудимов, Даждиев не отзывался. Лилька, нажав на кнопку передатчика, начинала вызывать тридцатого и, сжавшись в комочек, ждала, не прорвется ли сквозь треск разрядов знакомый с акцентом голос Косты.
— Тридцатый! Тридцатый! Отвечайте. Я Скала… Я Скала! Тридцатый!..
Лилька охрипла и уже окрикивала на пределе своего тоненького, жалобного голоса:
— Я Ска-ла-а…
И вдруг сквозь посвист высоты донеслось глухое, далекое:
— Я Рубин. Тридцатого нет. Тридцатого нет…
Говорил Рудимов, ведущий. Лилька сбросила наушники вместе с беретом и, простоволосая, рванулась к двери, взбежала по лестнице на командный пункт, с налета толкнула дверь и почти прокричала:
— Даждиева нет!..
— Как нет? — Сидевший у разостланной на весь стол карты Яровиков приподнялся, недовольно шевельнул надбровьем: — Вы что панику разводите, Зародова? И почему с поста ушли? — Хотел добавить еще что-то резкое, осуждающее, но, взглянув на радистку, запнулся: обычно по-детски ясные, чистые глаза Лильки затянулись пепельной сизью тоски и боли. Павел Павлович махнул перчаткой: — Идите в рубку. Я сейчас.
Вслед за радисткой Яровиков спустился вниз и сразу приник к приемнику. Связался с Рудимовым. Тот ответил, что тридцатый сбит.
Рудимов долго не уходил с поля боя. Собственно, бой давно окончился. Они с Даждиевым встретились с шестью «мессершмиттами». Едва показавшись над горизонтом, вражеские истребители встали в круг. Даже видавшего виды Рудимова эта тактика несколько озадачила. Немцы видели свое явное преимущество и все же решили сразу перейти к обороне. Странным казалось и то, что истребители избрали метод защиты, которым обычно пользуются бомбардировщики.
— Будем пока ждать, — передал Степан ведомому. Начали кружить. Но сколько могла продолжаться эта позиционная война? Не привык к ней Рудимов, терпения хватило на несколько минут. Как выхватить из замкнутого кольца хотя бы один самолет? Они, словно патроны, плотно прижатые в обойме: не втиснуться. Осторожно подбирался Рудимов к опасной «обойме». Будто нащупывая уязвимые места, несколько раз прошелся над шестеркой. Коста неотрывно держался ведущего. За время совместных полетов они научились понимать друг друга по взмаху крыла. Вот и сейчас Рудимов едва заметно качнул консолью. Коста понял: «Заход слева, пикируем». Свалившиеся с высоты «миги» разорвали кольцо «мессершмиттов». Ведущий оказался в прицеле Рудимова. Короткая, словно вспышка, очередь свалила сто девятый на нос, и он пошел к воде. Выходя из пике, Рудимов взглянул назад: