Люди в белом
Шрифт:
— Откуда это она выпала? — спросил подоспевший вслед за нами местный участковый.
Мы все, как по команде, задрали головы вверх и стали осматривать окна верхних этажей.
— При ней документы есть? — спросил участковый.
— Вряд ли бабулька захватила с собой паспорт прежде, чем вышла из окна, но, если есть желание, можете обыскать потерпевшую, — Краснощеков сделал приглашающий жест к телу.
Мент глупо улыбнулся.
— Увольте, ребята, я пойду лучше соседей расспрошу, вон окно на шестом выбито, наверное оттуда сиганула старая.
— Ну ладно, вы к соседям, а мы в морг, акт напишите пожалуйста. — Краснощеков полез за временной тарой для упокоившейся (черным полиэтиленовым мешком) в карету.
— Я написал в акте, что у нее ничего нет, — страж порядка протягивал
Читать эту дребедень не было никакого желания, потому что, знакомясь со всеми ментовскими актами, рапортами и другими видами профессионального эпистолярного жанра, меня охватывали душераздирающие тоска и стыд. И ювенильный подчерк подростка, измученного ночными поллюциями, и крайний дефицит словарного запаса — все это отупляло меня до крайности. Поэтому я, без лишних слов, сунул акт в карман и предоставил служителю закона исполнять свои обязанности подальше от нас. Помнится, на днях я присутствовал при написании очередной ментовской нетленки в исполнении молодого гаишника. Стоя рядом с ним в отделении милиции, где я находился в ожидании больного, которого должны были выпустить из клетки ко мне на осмотр, я невольно обратил внимание на то, как он со старательностью первоклассника, в первый раз заполняющего прописи, выводил что-то на листе фирменного бланка. То, что я прочел, в комментариях не нуждается. Это, как я понял, была объяснительная записка: "Остановив на углу Суворовского проспекта и улицы Салтыкова-Щедрого автомобиль "Мерсио-детс" грязного цвета и попросив предъявить документы у водителя, я услышал в ответ необоснованную грубость, оскорбляющую достоинство человека при исполнении служебных обязанностей. Я не отреагировал на грубость, а вежливо (при помощи дубинки) попросил водителя выйти из машины".
Окунувшись в воспоминания, я не заметил, как Краснощеков закончил возню с телом:
— Давай, Миша, потащили скорбный груз.
Погрузив остатки бабушки на носилки, мы поехали в сторону морга.
— Эх, Вафелька, дурак, сколько лаваша упустил, — пробормотал Коля Панков, вызвав этим воспоминания о недавно услышанной истории.
Мы не были расположены поддерживать дискуссию об упущенной возможности разбогатеть на халяву, пусть даже эта возможность предоставлялась и не нам. Коля, видимо, сочтя наше молчание за крайнюю степень скорби, решил не продолжать начатый монолог и единственное, что мы услышали за время поездки, это непонятно к чему относящееся: "Да и бабка эта еще…".
Переступая порог морга, возникает странное ощущение перехода в другую стихию, сродни тому, когда вступаешь в холодную, темную воду. Здесь чувствуется материальное прикосновение ко времени, довольно навязчивый намек на то, что все тленно. Не хочу показаться богохульником, но посещение морга напоминает мне посещение храма. И там и тут вечные истины и ритуальная сосредоточенность окружающего пространства. Длиннющий коридор, начинающийся сразу от дверей, символизирует собой вход в царство мертвых. Сразу бросаются в глаза грубо сколоченные ящики, составленные вдоль стен. Из этих ящиков, только отдаленно напоминающих гробы, гротескно торчат окоченевшие, синюшные кисти рук, ступни невостребованных покойников. В более привилегированном положении находятся востребованные родственниками умершие, с известными паспортными данными. Их предпоследний приют отделяется от коридора увесистыми металлическими дверями. В конце этого, не слишком веселого, путешествия попадаешь во внушительный по размерам ритуальный зал, стены которого оформлены черно-красными драпировками, по углам стоят более дорогие, чем в коридоре, гробы и обычно присутствует горстка родственников, забирающих своего покойного для того, что бы предать его либо огню, либо земле. В данный момент эта часть морга нас практически не интересовала. В предбаннике рядом с санитарской одна каталка была занята изрядно помятым трупом, рядом с которым суетилась группа людей в штатском. На полу стоял чемоданчик с какими-то принадлежностями.
— Опять какого-то барыгу завалили, — сделал предположение Краснощеков, с грохотом выгружая тело бабки на погнутую жесть каталки.
— Миша, сходи за санитарами, — Алексей с интересом уставился на то, что недавно было "новым русским".
Из-за дверей санитарской тянуло запахом свежеподжаренной колбасы. Санитары собирались поужинать. На мой стук вышел амбал в рванном белом халате, поверх которого был надет оранжевый коленкоровый передник.
— Приятного аппетита, мужики, мы вам подарочек доставили.
Нехотя, на ходу вытирая об себя руки и надевая резиновые перчатки, санитар направился к нашей клиентке. Я передал ему акт с описанием одежды, и мы с Красношековым обратили все свое внимание на слаженную работу судмедэкспертов. Сзади, за нашими спинами, раздавался приглушенный говор санитаров, раздевающих привезенное нами тело. Внезапно послышался характерный звук, я вздрогнул и насторожился. Все, включая криминалистов, как по команде, обернулись к источнику звука. Такое бывает, когда сыплются жетоны из покерного автомата, после того, как какой-нибудь счастливчик выбьет флешь-рояль, но что-то уж больно громко, да и нет здесь никаких покерных автоматов. Взглянув на напарника, я наткнулся на посеревшее, мгновенно осунувшееся лицо и понял, что произошло что-то ужасное. Проследив направление взгляда Алексея, я увидел санитара, держащего панталоны старухи, из которых рекою сыпались золотые царские червонцы. В том, что это были именно они, у меня не было никакого сомнения.
— А чего вы в акт это не вписали? — голос санитара был бесцветен, как ноябрьское утро. Сложная гамма эмоций прошлась по его лицу.
— А давайте сейчас впишем. — Краснощеков дрожащей рукой начал нащупывать шариковую ручку в нагрудном кармане.
— Эй, ребята, вы хоть знаете, что это такое? — человек в штатском, видимо старший в группе, отстранил Алексея, — дело серьезное, давайте я акт составлю, все надо бы сосчитать. Виктор, позвони в контору, пусть Фильченко приедет — это по его части, — обратился он к своему подчиненному и повернулся к нам:
— Где вы ее откопали, кто акт составлял?
Я детально описал место и время происшествия, в то время как Краснощеков, смирившись с невозможностью присвоить себе хотя бы пару червонцев, отошел в сторону и, закрыв глаза, прислонился к холодной, кафельной стене.
Я подошел к напарнику и встал рядом с ним. Безмолвно, не меняя позы, мы простояли минут десять.
Какой-нибудь здоровяк-моралист, протирая замшевой тряпочкой стекла очков в золотой оправе, заметил бы, что мы представляем собой пару безнравственных асоциальных типов, и наше расстройство по поводу случившегося слишком явно.
На работе мы рабы двойной морали и постоянно находимся в состоянии войны сами с собой, да и друг с другом. Безвольно, подчиняясь обстоятельствам, мы переходим то по одну, то по другую сторону баррикады, называемой совестью. А сил, чтобы занять правильную позицию, доказавшую истинность свою двумя тысячелетиями существования, не хватает. Я представлял себе, что было бы, если бы мы обнаружили червонцы по дороге в морг. Перед глазами проплывали видения роскошных автомобилей, дорогой квартиры, престижных курортов, длинноногих загорелых девиц и новые ботинки. Это было очень приятное, спокойное, тупое состояние. Тут прослеживается печальная закономерность — чем больше размеры золотого тельца, тем меньше считаешь свой поступок безнравственным и противоестественным. Вернувшись в ужасную действительность, я укрепился в мысли, что тот, кто подкидывает нам такие случаи, банкует судьбой, дал нам один единственный шанс. И мы его упустили.
— Мы никогда не будем об этом говорить и никогда никому не расскажем. — Краснощеков толкнул меня в бок, и мы направились к выходу из морга.
По дороге на станцию мы заехали в магазин: сегодня у Лапкиной день рождения. Чаепитие днем с поеданием торта и салатов, которые она готовить большой мастер, мы пропустили. И надеялись наверстать упущенное, тем более, что было еще пара поводов, чтобы выпить: крах внезапного обогащения, закончившееся действие героина, да и вообще!
Елена Лапкина была компанейским сотрудником и для представительницы прекрасного пола необычайно смышлена.