Люди в голом
Шрифт:
И Будда произнес:
— О, дети мои! Долгие годы вы не жалели себя для этого мига! И вот он настал. Этот миг между прошлым и будущим, который барглы именуют «жизнью»!
— Барглы? — тихо шепнула НО.
— Да, — ответил он. — Так избранные называют обычных людей.
Теперь, когда все так счастливо открылось, надо поменять саму речь героев. Превратить ее из человеческой в сверхчеловеческую. Пускай они разговаривают себе пословицами или поговорками собственного изготовления. Мудрее смотреться будут. Загадочнее.
— Ветер, что птица, — говорит ГАВ, — улетит и никогда не возвратится.
— Твоя правда, милый, — отвечает НО. — А гордость, что твой ветер — щеки надувает, как паруса на бригантине.
На раскинувшиеся просторы земли
Вскоре НО и ГАВ расстанутся. Разойдутся в разные стороны. Любви, как говорится, не смогли сберечь. И ГАВ снова станет Колей Кошкиным, вечным скитальцем.
Нет, так нельзя заканчивать. Финал какой-то бесперспективный. А ведь мне еще, как минимум, нужно два романа написать в продолжение. И договор с издателем уже заключен. А у них ведь строго. Если эпос — то продолжения пожалте к сроку. Хорошо, тогда финал изменим. Любовь ведь у меня — только часть сюжета. Поэтому сделаем акцент не на ней, не на личном, а на безличном — я, в конце концов, даос, так что имею право. Да и действие у меня происходит в Советском Союзе. А там не личное главное, а сводки рабочего дня. Так что наши герои в конце романа возьмутся за руки и отправятся искать себе подобных, остальных детей кометы, сверх-человеков, облученных космическим счастьем.
(Продолжение следует)
Когда я слышу слово «культура», мне кажется, я теплая гильза, упавшая в траву, или стеллерова корова, съеденная в далеком 1908 году неким Поповым с товарищами.
Политика
Надо, друзья, сочинять. Отступать нельзя. Позади Москва, Арбат, сеть закусочных «Золотые купола». Искренность и эпичность, вернее «искренняя эпичность», а еще лучше «эпическая искренность», принесут радость всем. Тебе — гонорар, а читателю — возможность, не подвергаясь риску, почувствовать себя героем.
Но на одной эпической искренности далеко не уедешь. Ее нужно обязательно чем-нибудь сдобрить. Лучше всего — политикой. Если выберете политику — считайте, что успех обеспечен.
К нам в Петербург два года назад приезжал бельгийский писатель NN. Очень знаменитый и состоятельный. Лауреат престижных литературных премий. Успешный и продаваемый. Это теперь. Еще не так давно он был совершенно никому не известен. Его романы, ставшие ныне бестселлерами, в начале 1990-х годов выходили в мелких издательствах небольшими тиражами. Модные литературные журналы и крупные книжные дома отвергали присланные писателем рукописи одну за другой, вынося им стандартный приговор: «Не соответствует формату издательства». Эта фраза вовсе не означала, что текст NN был плохим или хорошим. Она подразумевала только одно: на книгах писателя нельзя было заработать много денег. По крайней мере, сразу. А вкладывать средства в многоходовую рекламную кампанию, которая могла закончиться безрезультатно, никому не хотелось.
Впрочем, некоторые книги нашего автора были все-таки замечены критиками. Один даже заявил на страницах парижского еженедельного критического обозрения, что NN открыл новый литературный жанр — «офисный роман» — и сумел в лучших традициях психологической прозы раскрыть все сложности внутреннего мира среднестатистического менеджера. Были и другие отклики, столь же положительные, но они никак не сказывались на карьере и материальном благосостоянии NN. Боссы издательств по-прежнему оставались безучастными к его творчеству, предпочитая иметь дело с более ходовым литературным товаром. Им казалось, что офисные будни, выписанные пусть даже щедро и с должным художественным изяществом, вряд ли заинтересуют широкого читателя, ожидающего яркой эпичности и героизма.
И они были правы. Персонажи в романах NN, офисные работники в одинаковых костюмах, явно не страдали избытком героизма, которого ждал читатель. Они целыми днями протирали штаны в душных конторах, портили зрение, уставившись в мониторы стационарных компьютеров,
И все же бельгийский автор призывал читателей не вешать нос, не падать духом. Он давал понять, что не все еще потеряно, и в человеке по-прежнему остаются недюжинные ресурсы для расширения территории борьбы за собственное «я». Вдоволь натрудив за долгие годы одиночества свои детородные органы, его офисные работники в какой-то момент решительно порывали с рукоблудием и находили себе спутниц жизни, способных откликнуться на безмолвные крики их взыскующих душ. Найденные спутницы иногда оставались с героями, а иногда их покидали — в зависимости от романных обстоятельств. Здесь было только два варианта — остальные не предполагались. NN никогда не баловал читателей разнообразием сюжетных концовок. Возможно, он боялся погрешить против жизненной правды. Возможно, ему попросту недоставало воображения. Так или иначе, NN разочаровывал издателей и литературных агентов. До поры до времени.
Пока в одном из его романов не появились в качестве действующих лиц арабские террористы. Они оказались там вообще-то случайно — ради эффектной развязки: автор, видимо, почувствовал, что без них текст будет совсем уж безнадежно скучным. Этот роман ничем не отличался от предыдущих опусов NN, разве что был написан слишком уж поспешно и неряшливо. Главный герой, как всегда офисный работник, пережив измену жены, предательство лучшего друга, потерю автомобиля, смерть любимого кокер-спаниеля и убедившись в тщете ежевечернего рукоблудия, влюбляется, в конце концов, в невинную девушку, дочь миллионера и красавицу. Подобно дантевской Беатриче она открывает ему путь к спасению. Герои счастливы. В финальной сцене они сидят в дорогом парижском ресторане, едят черепаший суп, строят планы на будущее, как вдруг невесть откуда появляются смуглолицые бородатые мужчины в тюрбанах с автоматами наперевес. Раздаются короткие очереди, где-то рядом гремит оглушительный взрыв — это, как потом выяснит полиция, сработало самодельное взрывное устройство — и нечаянный осколок попадает в девушку. Герой пытается вернуть свою возлюбленную к жизни и даже угоняет машину, но все усилия напрасны — она умирает по пути в больницу. Все меркнет, все теряет смысл в этом худшем из миров. Радость недолговечна, а нелепое стечение обстоятельств часто опрокидывает все ожидания: в любой момент, дает понять читателю NN, может появиться кто-то, готовый испортить вам праздник жизни.
Этот роман поначалу разделил судьбу всех остальных текстов NN — презентация, прошедшая в полупустом конференц-зале небольшой библиотеки, три жалкие рецензии, низкие продажи — и спустя два месяца про него уже забыли. Однако через полгода столичная газета опубликовала открытое письмо местной арабской общины к руководителям правозащитных организаций с требованием поддержать судебный иск против NN. Поводом, как выяснилось из открытого письма, стал последний роман NN, в котором лидеры общины увидели пропаганду расизма и религиозной нетерпимости. Независимая экспертиза, проведенная правозащитниками, признала роман нарушающим политкорректность и поддержала иск возмущенных арабов, о чем общественности было сообщено в той же газете. Но и у NN обнаружились сторонники — представители молодежного движения «Новые правые».