Люди в летней ночи
Шрифт:
Косарь уже слыхал, что в соседней деревне вечером подрались сплавщики, теперь он сам смог увидеть, каких увозили — двух бледных мужчин, один из которых был еще совсем молод. Особой жалости к ним косарь не ощутил. Вдоволь насмотревшись им вслед, он вспрыгнул на сиденье косилки, и в душе его было что-то вроде благодарной уверенности. И когда он прикрикнул на лошадей, в голосе его звучала скорее бодрость, нежели озабоченность.
Настоящее будничное утро понедельника началось после того, как постепенно совсем просветлела эта воскресная ночь.
Старая хозяйка Телиранты — мать горячо любимого ею нынешнего хозяина — с начала ночи следила за ходом событий. Она знала, что молодежь с гостями уехала на машинах в
Но заснуть сразу не смогла. И казалась какой-то весьма далекой даже мысль, что сон придет, едва растянешься на постели. И было много чего другого, что ее разум не мог уже больше вообразить, но что она еще помнила с полнокровных, замечательных дней своей молодости… И она почти позавидовала Хелке, чью душевную и физическую красоту даже в старости старая хозяйка инстинктивно предугадывала.
Сон просто не шел к ней. Она несколько раз вставала, подходила к окну, потом снова ложилась. Разок она даже заглянула в другую комнатку, посмотрела на кровать Хелки — будто и без того не знала, что постель оставалась нетронутой, впрочем, она и почти всегда выглядела так, хотя девушка и спала в ней… И, будучи еще на ногах, старая хозяйка не упустила случая поглядеть, как всегда, в окно, удостовериться, какая погода на дворе, и предугадать, какая будет. Про будущее она знала наверняка лишь то, что завтра, в понедельник, будет вёдро. Ни малейшей тучки не было видно нигде. Зато видны были луга, как свои — телирантовские, так и той деревни, что за озером. Она теперь уже стара, но в свое время, молодой женщиной, накосила вручную немало сеновалов. Многие батраки, надеясь на успех, заигрывали с нею взглядом, отбивали ей косу… Так уж получилось, — как и то, что сыну ее, нынешнему хозяину Телиранты, почти пятьдесят. И жена у него великолепная, она лишь на несколько лет моложе его… Да и Сельма уже большая девочка; каждый раз, когда возле нее оказывается какой-либо молодой мужчина, как теперь этот Ханну — прямо-таки досада берет. Сельма и Хелка — до чего же замечательные обе — Господни творенья! Предстоит ведь и им, по предписанию Божьему, исполнить то призвание, которое исполнила и их бабушка — однако же эта мысль странно беспокоила старую хозяйку. И она всегда была почти готова сама, за своих внучек, произвести на молодых людей самое лучшее впечатление.
Но нынче старая хозяйка была в одиночестве, или вдвоем — со своим собственным старым «я». Удивительным образом вспомнилась сейчас вся прожитая жизнь. Она казалась себе все еще той же самой молоденькой девчонкой, какой была тогда, когда начала ощущать себя человеком. Она поглядела на свою руку, теперь уже старую, худую и жилистую, но рука показалась ей похожей на ту ручку ребенка, которую она вот так же рассматривала однажды впервые. Она глянула наружу в летнюю ночь — или сейчас уже утро? — там, по крайней мере, эти водные пространства были совершенно такими же, как и в дни ее молодости, когда ходили на веслах и днем и ночью. И часть построек в усадьбе теперь была иной, однако участки были прежние, и те же ели стояли на склонах гор, изрезанных пещерами. Она дивилась на самое себя, что сейчас вот так посмотрела на все это и что память о всевозможных вещах сейчас так печалит ее.
Старая хозяйка принялась расчесывать свои поредевшие волосы, расчесывала спокойно и потом заплела в косичку, попыталась зевнуть и затем легла в постель.
Хелка еще не вернулась, иначе старая хозяйка услыхала бы. Приятно было все-таки думать о Хелке и Сельме, пустившихся вот так в летние похождения с молодыми людьми. Было приятно знать девочек столь хорошо, как знала своих внучек старая хозяйка Телиранты. И наверняка
Но где же задержалась Мартта, хозяюшка? И что случилось в Сюрьямяки?
Теперь речь уже не могла больше идти о корове, наверняка теперь что-то особенное происходит с человеком.
Это Хилья — она теперь, надо думать, родила уже четвертого. Старая хозяйка Телиранты знала и помнила дела этой женщины также хорошо, как свои. Она фактически была важнейшим действующим лицом в истории Хильи и Ялмари. Хилья тогда была в услужении здесь, в Телиранте, и, разумеется, привыкла считать этот дом чуть ли не родным, к помощи которого прибегаешь, когда речь идет о чем-то серьезном. В молодости она была весьма озорной, это старая хозяйка помнила хорошо, но душа у нее была доброй и чистой, и это тоже знала старая хозяйка, знала совершенно точно. И однажды Хильи плакала целый час у нее на плече, словно была погибающей, и хваталась за нее в безнадежном состоянии. А все из-за того студента, который пробыл одно лето и уехал. Тогда-то старая хозяйка и узнала Хилью как следует, стала для нее, беззащитной, как бы второй матерью.
Затем однажды Хилья спросила:
— Могу ли я взять этого Ялмари… ведь тетя знает, что со мною раньше было?
И старая хозяйка Телиранты ответила:
— Можешь радоваться, что такой порядочный человек, как Ялмари, любит тебя. Но запомни одно: ты ничего не должна скрывать от Ялмари. Была ли ты с другими мужчинами, кроме этого магистра?
— Нет, так, как с ним, не была, — сказала Хилья.
— Ну, когда Ялмари в следующий раз заговорит с тобой о совместной жизни, скажешь ему так: я-то с радостью пойду за тебя, но можешь ли ты взять меня в жены, если я не… не невинна?
И старая хозяйка Телиранты, сейчас, на старости лет, и несмотря на усталость от бессонницы, усмехнулась, вспомнив то, что потом рассказала ей Хилья. Девушка сделала как ей было велено и сказала Ялмари точно те же слова, которые хозяйка вложила ей в уста.
— А Ялмари?
— Хи-хи-хи-хи, — веселое настроение Хильи неудержимо прорывалось наружу. — Я никогда не видела мужчины с более глупым выражением лица, чем то, какое было у Ялмари, когда он это услышал, если вообще услышал. Глаза вытаращил, и когда я еще поточнее объяснила, в чем дело, он долго смотрел на меня и спросил: стало быть, как же это, выйду я за него, или как? И что объявление об оглашении… Ха-ха-ха-ха…
Так ют оно все тогда и произошло, и сама старая хозяйка была крестной их первенца. Она сначала немного повозражала, мол, я уже слишком старая, я не гожусь для такой обязанности, но Хилья сказала:
— Если старая хозяйка Телиранта не согласится стать крестной, тогда пусть дитя остается некрещеным.
Все это пронеслось в голове старой хозяйки, когда она глядела в окно на озеро и за него. Затем она опять легла в постель…
Она чувствовала совершенно особую слабость, какой никогда еще не чувствовала. Это происходило больше от размышлений, чем от физической усталости. Ход мыслей все сильнее сосредоточивался на юности — как своей, так и других. Все ущербнее, неполноценнее казалась прожитая жизнь. Как же может человек брести столь неуверенно и с трудом, хотя хорошо знает, как следовало бы? Кем я была? И все-таки я дала жизнь столь многим потомкам. Если бы они только знали мою неполноценность…
Старая хозяйка услыхала, что на дороге разговаривают, но была больше не в силах встать и глянуть в окно. Голос хозяина она различила — и затем послышалось, как тормозит машина, затихающие выхлопы. Но встать, посмотреть она была не в состоянии. Ну и пусть! Теперь ведь уже почти утро, бывало, в такое время вставали на работу — и при этом не спали днем, как нынешние, которые косят машинами, впрочем, просыпаются и теперь рано.
Старая хозяйка слышала еще, как внизу, у берега, завели лодочный мотор. Сперва раза два крутанули, потом послышалось равномерное постукивание, и стихло совсем. Небось в Сюрьямяки подались. Ой, Хилья-бедняжка, как там с нею? Но нет сил встать, чтобы спросить или посмотреть.