Люди Волка
Шрифт:
— Еще предупреждаю тебя: Шкура тяжелая. Одному человеку трудно нести ее. Наши молодые воины все время упражняются, надеясь, что они будут удостоены чести носить Шкуру. Если ты уронишь ее, если будешь нести ее недостаточно почтительно, Шкура разгневается и мало-помалу высосет твою душу. Ты будешь барахтаться, как кит, выброшенный на сушу, пока не умрешь. Достаточно ли ты силен, чтобы нести Шкуру? Ее сила уничтожит человека, недостойного нести ее.
Вороний Ловчий вспыхнул. Недоверие этого человека оскорбляло его. Кто такой этот Ледяной Огонь, чтобы так разговаривать с ним?
— Я готов
Ледяной Огонь кивнул:
— Да, ты именно таков, как я опасался. Он потянулся к острому гранитному ножу и перерезал путы на руках Вороньего Ловчего.
58
Пляшущая Лиса растерянно стояла на берегу горячей заводи, глядя, как плещет голубая вода вокруг желтоватых камней. Небо опять затянуто облаками. Будет дождь… Горячий пар поднимался над заводью; бурный ветер относил его к Великому Леднику. Печальная погода… Но она странно соответствовала ее настроению. На душе у нее было так же сумрачно и тоскливо, ей так же недоставало тепла и света.
Лагерь Народа, раскинувшийся у нее за спиной, казалось, обветшал и начал разрушаться. Люди сновали туда-сюда, собирая в дорожные сумки ягоды — пока первый мороз не испортил их. С каждым днем все меньше сушеного мяса свисало с деревянных шестов. Охотники возвращались с пустыми руками. Призрак голода вставал над Народом. Лишь немногих карибу удавалось убить. Только старый Мамонт одиноко трубил над пустыми холмами. Уж и не припомнить, как давно убили они последнего мускусного быка.
— Ледовый ход — или конец всему, — вновь шептала она себе. В животе у нее бурчало. Она нарочно ограничивала себя в еде, подавая пример другим. Те хмуро глядели на нее, но тоже старались есть в меру.
Горечь еще сильнее обожгла ее сердце, когда она бросила взгляд на пещеру Цапли. Издающий Клич вышел из пещеры и поглядел на Лису:
— Он хочет видеть тебя.
Пляшущая Лиса кивнула. Комок стоял у нее в горле.
— Я надеялась уйти и вернуться так, чтобы он не заметил.
Издающий Клич хмыкнул:
— Больше у тебя такого не получится. Ты теперь слишком важная особа. — На его доброжелательном лице мелькнуло смущение. — Ты что, сговорилась с Зеленой Водой?
Она улыбнулась и, покачав головой, пошла вниз по тропе, огибающей чумы. Вокруг нее возились дети, со смехом гоняясь друг за другом, лаяли собаки. Издающий Клич шел следом. При мысли о Сновидце у нее сводило горло. Превозмогая себя, она спросила:
— Я слышала, ему получше?
— Он здоров, как мускусный бык. Я… — Поморщившись, он закончил:
— Я не совсем удачно выразился…
Она махнула рукой, утешая его. А между тем самой ей делалось все страшнее.
— Так иди иначе, — слишком оживленным голосом добавил Издающий Клич, — он идет на поправку. Сегодня проснулся, огляделся и сказал, что хочет есть. И ел, как мамонт весной. Потом он вышел на свет. Взобрался на высокий камень и сидел там целый день. Я думаю, видел Сон. Он сказал мне, что погружается в Единое.
— Да, это Сон, — прошептала она, подавляя вспыхнувшие в ее груди противоречивые чувства.
Подойдя к пологу, она остановилась в нерешительности. Вся сила духа изменила
Она закрыла глаза и замерла, не в силах ни на что решиться. «Я вовсе не должна заходить к нему. Я могу уйти прочь, ничего не говоря».
— Входи же, — мягко подтолкнул ее Издающий Клич. Собравшись с силами, она отдернула занавес и вошла. Яркий огонь сверкал в закопченной яме. Сновидец сидел у костра. Он взглянул ей в глаза — и она застыла на месте. Пламя бросало красноватые отблески на его лицо, превращая его рыжеватую кожаную рубаху в багряную мантию. Его длинные волосы спадали вниз по широкой груди, касаясь земли.
— Я слышал, ты, в сущности, управляешь лагерем, — сказал он. В голосе его слышались тепло и забота.
Она пожала плечами, заставив себя отвлечься от него, от того, кто прежде был ее Бегущим-в-Свете, и подумать о Народе.
— Труднее всего держать в узде воинов Вороньего Ловчего. Самые молодые все еще не оставили мысли сходить набегом на Других.
— А что Другие?
— Сколько известно, они заняты осенней охотой. Запасают мясо на зиму.
— Может, присядешь? — пригласил он. Она опустилась на шкуру карибу. Каждая мышца ее была напряжена, руки беспокойно дергались. Она поглядела на него. За последние месяцы его могучее тело достигло, казалось, совершенства. В каждом движении сквозили величие и благородство. А глаза… даже когда он глядел прямо на нее, казалось, что он смотрит куда-то в пространство.
— Я одобряю все твои распоряжения. Я знаю, что Четыре Зуба у тебя как кость в горле, но Издающий Клич и Поющий Волк во всем тебя поддерживают. Я не знал… — он печально улыбнулся, — не знал, что делает с человеком Вещий Сон. Как он сжигает ум, и тело, и душу. Иначе я был бы в силах помочь тебе.
— Я знаю, — прошептала она. Сердце ее колотилось. «Если бы я только могла коснуться тебя…»
— Спасибо тебе за твою заботу о Народе.
— Что дальше? — спросила она, стараясь говорить твердым голосом и не думать о своих личных горестях.
Он внезапно нахмурился:
— Надо уходить на юг так быстро, как только можем. Больше ничего сказать не могу, только знаю — на горизонте большие беды.
— Большие беды?
— Да. — Он прикусил губу. — Противоположности сходятся воедино. Силы равны. Они соединяются…
— Что ты хочешь сказать?
Он отклонился назад и задумчиво скрестил пальцы.
— Сон словами не объяснить. Она кивнула. Все же ей было совершенно непонятно, о чем он толкует.
— Ты больше не будешь есть эти проклятые грибы? Он посмотрел на нее. Глаза его горели странным огнем.
— Еще раз. На той стороне. Когда противоположности соединятся. Потом все.
— Что — все?
Он удивленно глянул:
— В каком смысле — что?
— Станешь ли ты… — Она запнулась и, крепко зажмурившись, закончила:
— Станешь ли ты когда-нибудь нормальным человеком?
Он насмешливо прищурился:
— Нормальным?
Они помолчали. Пусть он разберется в себе, решила она.
— Ты сможешь опять любить? — в отчаянии спросила она. Нервы ее напряглись, как тетива атлатла. Улыбка осветила его лицо.