Люди земли Русской. Статьи о русской истории
Шрифт:
Детально осведомленное о всех этих событиях царское правительство понимает, что решительный момент близок. Вопрос о начале Освободительной войны на широком фронте уже решен на «избранной раде» Царя Алексея Михайловича совместно с патриархом Никоном и ближними боярами: Милославским, старым, многоопытным Морозовым и молодым другом Царя окольничьим Федором Ртищевым. Теперь он вынесен на обсуждение всей Боярской думы. Одновременно на ней оглашена купленная за сорок соболей у гетманского «премьера», генерального писаря Выговского вся тайная переписка Хмельницкого с султаном, крымским ханом, польским королем, венгерским Ракочи и даже с Швецией.
Боярская
А программа была задумана Царем Алексеем широко. Она включала в себя не только поддержку восставшего крестьянства Приднепровья, но и освобождение от вражеского иноверного ига всей подъяремной Литовской Руси от Полоцка на Западной Двине до Ямполя и Рышкова на Днестре. Безусловными в предстоящей борьбе противниками были Польша и Крымское ханство, вероятными – Лифляндия и Турецкая Империя, возможными Швеция и венгерский Ракоци. Хмельницкий, уже набравший снова 60.000 войска, был ненадежным союзником, и Москва это учитывала. Верным, безусловным союзником Московской монархии был подъяремный русский народ от Полоцка до Ямполя, и это тоже знало правительство народного Царя Алексея Михайловича.
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 12 июня 1954 г
№ 230, с. 4.
«Свершися государская мысль на сем деле», – повествует архив приказа тайных дел о заседании боярской думы 22 февраля 1653 г., а 24 апреля того же года в Польшу выслано чрезвычайное посольство боярина кн. Бориса Репнина-Оболенского, князя Федора Волконского и многоопытного дипломата думного дьяка Алмаза Ивановича. Застав короля и магнатов во Львове, эти послы заговорили теперь с ними ультимативным языком, требуя свободы русской веры в Польше и выполнения Республикой всех обязательств Зборовского договора. Дело шло явно на разрыв и войну народного Царства Московского с магнатской Польской Республикой.
Решительные переговоры с русским приднепровским шляхетством также велись уже с марта 1652 г. Сначала от имени Царя говорили с тайным послом Искрою лишь дьяки Волошенинов и Немиров. Потом переговоры углубились, и для ведения их из Киева был прислан крупный чин – войсковой судья Богданович. Закончены они были решительным словом Царя, сказанным в начале 1653 г. полковникам Бырляю и Мужеловскому, выполнявшим последнюю, явно фантастическую попытку Хмельницкого опереться на военный союз Крыма и Швеции. По достижении соглашения с этими послами бояре Стрешнев и Бредихин повезли в Киев царские грамоты. Задача этих послов была очень трудной. Им приходилось, тонко лавируя, вести переговоры с несколькими группами южнорусской шляхты, придерживавшимися различных, порою противоречивых, ориентаций. Не обошлось и без драки: Хмельницкий поранил саблей безоговорочного сторонника Царя полковника Яско, но ему пришлось за это выкатить на мировую с московской группой несколько бочек меду и публично извиниться перед этими старшинами. Параллельно послы вели непрерывные переговоры с тайным агентом Москвы генеральным секретарем Выговским. Обстановка была более чем сложной, сказали бы мы теперь, но московские дипломаты действовали смело и уверенно, твердо зная, что за них стоит вся громада «поспольства» – простонародья.
Последнее и решительное слово к борьбе грозно прозвучало первого октября того же года на собранном в Грановитой Палате Земском Соборе всех чинов Русского Царства людей.
Думный дьяк прочел на нем обширный, всесторонний доклад правительства и от царского имени поставил вопрос о принятии всей южной Руси под его высокую государеву руку.
Ответы были даны в письменной форме, посословно, посекционно, как сказали бы мы теперь.
От Освященного Собора, патриарха и всей Русской Церкви: благословить Державу Российскую и ее православного Государя
От думных бояр, высшего административного аппарата Царства: принять весь народ русский под его высокую государеву руку.
От военно-служилых людей: не щадя голов своих, биться и умирать за честь Государеву.
От гостей и торговых людей – крупной, средней и мелкой буржуазии: воспомочь Государю-Царю всем достатком своим в его Государевом великом деле.
Всею Землею Русской: за его, Великого Государя, дело стоять нерушимо.
После этого всей Землею Русской данного ответа из царственной Белокаменной Москвы выехало в Переяславль на Днепре великое посольство: боярин Василий Васильевич Бутурлин, окольничий Алферьев, думный дьяк Лопухин, с ними сонм духовенства и небольшая охрана. Воинских сил при посольстве не было. 8 января 1654 г. после закрытого совещания посольства с шляхетской верхушкой Приднепровья (старшиной) – полковниками, судьями, сотниками и писарями была созвана всенародная «Генеральная Рада», на которой, после речи стоявшего под бунчуком (символом власти) Хмельницкого, все присутствовавшие крикнули единодушно:
– Волим под Царя Северного Православного, чтобы мы во всем едины были! Боже, утверди! Боже, укрепи!
Кто кричал? Кто присутствовал на «Генеральной Раде» в Переяславле 8-го января 1654 г.?
О количестве собравшихся летописцы сообщают разно. Некоторые – 50.000, другие – 30.000 и 25.000.
Берем наименьшее число – 25.000. Кто составлял его?
Основные силы Хмельницкого находились в это время в Чигирине, куда он отвел, их, не желая вступать в бой с малочисленным польским войском под Каменцом. Царское посольство в Переяславль было там встречено полковником Тетерей только с шестьюстами казаками, а, несомненно, что он захотел бы блеснуть перед послами своей силой, если бы мог набрать ее больше. Добавим к этим шестистам тысячу-две свиты и конвоя Хмельницкого, всего тысячи три… А остальные двадцать две тысячи? Кто составлял их?
Эту основную и главную часть Рады, не менее 17–18 тысяч, а возможно и до 30 тысяч, составляли собравшиеся в Переяславль жители прилегающего района и беженцы из разоренных войной областей. Переяславль – за Днепром, и он был сравнительно безопасен, почему и был избран для созвания Рады.
Вот эта-то громада «поспольства», сбросивших панское ярмо мужиков, и крикнуло: «волим под Царя Северного Православного», как единственного надежного защитника добытой в жестоких боях свободы. Тонувшей в этой громаде кучке шляхетства и полушляхты (реестровых казаков) пришлось этот крик повторить многим даже против своей воли. Разбор последующих событий подтвердит нам этот вывод.
По окончании Рады гетман и старшины торжественно поехали к царскому послу с официальным визитом. Бутурлин почетно принял их, ответил от имени Государя на речь Хмельницкого и пригласил всех в собор для принесения присяги.
Отметим, что там для приема присяги было собрано московское, прибывшее с посольством, духовенство, во главе с казанским архимандритом Прохором, московскими иереями и даже дьячками. Южнорусского духовенства в сослужении с ними не было. Это, как увидим далее, важная деталь.
С принесением присяги происходит заминка. Уже войдя в церковь, Хмельницкий обращается к Бутурлину с требованием взаимной присяги от имени Царя в том, чтобы Царь не мог вольностей наших нарушать, а кто был «шляхтич и казак и какие маетности у себя имел, тому быть по-прежнему». Шляхта заботится, прежде всего, о сохранении своих привилегий и крепостнических прав.
– В Московском государстве того, чтобы за великого государя присягать, никогда не бывало и впредь не будет, – твердо отвечает Бутурлин. – Тебе, гетману, и говорить об этом непристойно. Всякий подданный повинен присягнуть своему государю.