Люди земли Русской. Статьи о русской истории

Ширяев Борис Николаевич

Могучая сила традиции проявляет себя не только в исторической, государственной и общественной жизни, но и в частной, семейной. Традиция патриархальности, соборности, гармонии в творчестве и труде, основанной на взаимном уважении и любви, стала ведущей в семье Хомяковых, и внук гвардии сержанта Федора Степановича – Алексей Степанович Хомяков, родившийся 1-го мая 1804 г., был предназначен Господом к оформлению и выражению этой традиции – соборности в русском религиозном, государственном и общественном мышлении.

Алексей Степанович Хомяков был одной из тех исключительных натур, которые не были редкостью на русской почве, но о которых мы знаем, к сожалению, слишком мало. В его интеллекте и в его психике сочетались, казалось бы, несовместимые качества. Получив блестящее образование, он стал одновременно богословом-философом,

первым, установившим ошибки системы Гегеля, историческим философом, также первым, применившим к анализу прошлого России не западноевропейский, а чисто русский и только русский метод исследования; он был математиком и механиком, изобретшим премированную в Англии сеялку и дальнобойное ружье, был даже врачом-гомеопатом, успешно излечивавшим страшную холеру… И одновременно с этим, Алексей Степанович был также блестящим и храбрым офицером Конной Гвардии, заслужившим награды в турецкой войне, был светским человеком, пользовавшимся большим успехом в салонах столиц и гостиных гремевшего тогда Английского Клуба, образцовым семьянином, дельным, разумным хозяином своих обширных имений, специалистом по винокурению и сахароварению, страстным охотником, знатоком борзых собак и много раз бравшим призы стрелком из ружья. Трудно представить теперь нам, современным узкоспециализированным людям, как могло все это совмещаться в одном человеке, как хватило у него времени для накопления всей этой огромной суммы разнообразных знаний, чему, конечно, помогла исключительная память А. С. Хомякова, позволявшая ему декламировать полностью целые поэмы Байрона и пьесы Шекспира по-английски, приводить в своих сочинениях цитаты других авторов без справочников, оперировать в своих исторических исследованиях с огромным количеством разнообразных фактов.

…Может собственных ПлатоновИ быстрых разумом НевтоновЗемля Российская рождать!

– утверждал рожденный на Российской почве столь же мощный и разнообразный в своем творчестве М. В. Ломоносов.

А. С. Хомяков был центральной фигурой славянофильского течения первой половины XIX в., противопоставлявшего рабскому поклонению перед Западом развитие подлинно-национальной русской мысли. Исходной точкой для направленности мышления славянофилов было русское прошлое во всех областях и ответвлениях национально-народной, государственной и религиозной жизни. Славянофилы видели обособленность России от трафарета развития европейских народов и искали причин этому в народном русском православии. Они утверждали, что семя истины Слова Христова, попав в девственную, нетронутую культурой русскую душу при крещении Руси, создало на русской почве, в русской среде наиболее чистое понимание и осуществление христианства, что было невозможно ни на Западе, ни в Византии, где христианство было воспринято уже растленными душами, подавленными предшествовавшими наслоениями эллинизма и языческой Римской государственности. Отсюда рационализм и теократическая государственность католицизма, отсюда же практическая ограниченность лютеранства, отсюда же сухой, отвлеченный догматизм и схоластика византийцев.

«Византия понимала просветительное влияние христианства, но не осуществляла его общественного значения», писал А. С. Хомяков, «но Церковь не доктрина, не система и не учреждение, Церковь есть живой организм, организм Истины и Любви». На этой, явно ощутимой им в русской душе, творческой любви строил Хомяков свое учение о соборности, которую он клал в основу религиозной государственной и общественной жизни русского народа. Именно народа, прежде народа а потом уже государства. Государственность строил Хомяков на фундаменте русской общественности, а общественность укреплял на незыблемой основе религии. Православную Церковь он считал стержнем, укрепившим все строительство государства Российского. Но саму православную Церковь он определял не как организацию духовенства, а как общинное соборное религиозное мышление и чувствование иерархов-учителей и мирян-прихожан. Ведь и сам он был мирянином и вместе с тем крупнейшим, подлинно русским православным мыслителем-богословом.

На том же принципе соборности строил он и русскую государственность. «Все настоящее имеет свои корни в старине», – утверждал он, и яркое подтверждение своего учения о значении соборности в государственной жизни видел

в избрании народом на царство Михаила Романова, в добровольной передаче ему этим народом всей полноты самодержавной власти. Эту власть Хомяков характеризовал, как долг, как тяготу, как подвиг служения, но не как господство, как принуждение, порабощение подвластных. Русское самодержавие он противопоставлял западно-европейскому абсолютизму, стремившемуся к утверждению власти именно ради господства, а не ради служения… «Когда после многих крушений и бедствий, – писал он, – русский народ общим советом избрал Михаила Романова своим наследственным государем (таково высокое происхождение Императорской власти в России!), народ вручил своему избраннику всю власть, какою облечен был сам во всех ее видах». Об этом подлинно, истинно демократическом происхождении русского самодержавия А. С. Хомяков говорит с гордостью.

Возглавленные Белинским и Герценом противники славянофилов при жизни Хомякова, «западники», слепые поклонники образцов европейской государственности и рабские подражатели европейским методам общественного мышления объявили А. С. Хомякова и его ближайших единомышленников братьев Киреевских, Ю. Самарина, Аксаковых реакционерами, мракобесами и т. д., не имея к тому решительно никаких оснований.

Именно Хомяков был автором оказавшего большое влияние на реформу проекта освобождения крестьян с землей, в то время как поклонники западных теорий, в лице близких по времени к славянофилам декабристов проектировали освобождение крестьян без земли. Хомяков же указывал в своих сочинениях на необходимость дарования России гражданских свобод и в особенности свободы печати.

Религиозную свободу он доводил до предела, признавая необходимостью для каждого православного личное осознание, искательство пути к раскрытию истины веры. Этот путь он видел в соборности, в единении взаимной любви верующих, но не в принуждении к признанию догмы.

«Церковь знает братство, но не знает подданства, – писал он, – недостижимая для отдельного мышления истина доступна совокупности мышлений, связанных любовью… В делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть».

Он же видел и смело говорил о вредоносности для государственно-народной жизни гипертрофии бюрократии, ставящей преграду между царем и народом, что безусловно имело место в царствование Императора Николая I, и с чем сам этот великий монарх решительно, но безуспешно боролся. Безмерно любя и ценя прошлое России, А. С. Хомяков ни в какой мере не закрывал глаз на темные места русской истории, на мрачные стороны русской жизни, как в прошлом, так и в современном ему. Наоборот, он смело говорил об этих тяжелых моментах и требовал покаяния всего народа в своем замечательном стихотворении «России»:

В судах черна неправдой чернойИ игом рабства клеймена;Безбожной лести, лжи тлетворной,И лени мертвой и позорной,И всякой мерзости полна!О, недостойная избранья,Ты избрана! Скорей омойСебя водою покаянья,Да гром двойного наказаньяНе грянет над твоей главой!

Но видя эти темные стороны русской жизни и предугадывая грядущую Господню кару, А. С. Хомяков не переставал верить в творческую силу русского народа, в историческую жизненность государства Российского, укрепленного на основах Правды Божией. В сохранении и доведении до сознания человечества этой Правды Господней Хомяков прозревал историческую миссию России, о которой он говорил в другом, столь же замечательном стихотворении: «Раскаявшаяся Россия»:

Иди! тебя зовут народы!И, совершив свой бранный пир,Даруй им дар святой свободы,Дай мысли жизнь, дай жизни мир!

«Дай жизни мир» – обращался он к грядущей раскаявшейся России. Не накануне ли этого всемирного мира, установленного уже зримым нам началом покаяния русского народа в совершенных им грехах, живем мы теперь?

«Знамя России»,

Нью-Йорк, июль 1954 г.,

№ 110, с. 7–9.