Людмила Зыкина. Издалека долго…
Шрифт:
„Кто же это?“ — ломала голову я.
— Помнить вам, — продолжал он, — еще надо о том, что в музыке покоряет мелодия. Понять ее красоту можно прежде всего по произведениям Шопена, главным образом его этюдам и ноктюрнам. Среди них столько лирических жемчужин, что их даже поют. Песенность эта — более хорового типа, но вам, как певице, Шопен пригодится всегда, потому что весь он в гениальном мелодическом даре. По экспрессии, совершенству гармонии ему нет равных среди великих музыкантов. К нему обращаются в минуты, когда в музыке ищут утешение, возможность укрепить дух. Ромен Роллан, например, черпал у Шопена жизненные силы, переживая тяжелые годы войны и оккупации. Как только вы поближе познакомитесь с его творчеством, так сразу поймете, какое духовное богатство оно таит.
Я взглянула на
Спустя месяца три или четыре поднимаюсь в свою квартиру на лифте и вижу… знакомое лицо. Тот самый человек, который так убежденно советовал почаще слушать Шопена!
— Добрый вечер, — говорю. — Вы к нам в гости?
— Нет, я здесь живу, — ответил мой попутчик и вышел на десятом этаже.
Мне потом сообщили, что это профессор Антон Яковлевич Пытель.
При наших встречах я все больше убеждалась в его глубоких познаниях и необычайно широком кругозоре, старалась запомнить все то, что он мне говорил. Он хорошо знал и понимал классическую музыку, любил народные песни и романсы в исполнении Шаляпина, Вяльцевой, Обуховой…
— Пациент опять станет здоровым, — заметил однажды Антон Яковлевич, — если помогают сладкозвучные напевы. Так сказал Еврипид. Индийские философы считали, что и музыку, и медицину питает одно вдохновение. Поэтому у нас с вами есть нечто общее.
Он любил девиз известного голландского врача Николауса ван Тюльпа: „Светя другим, сгораю сам“ и считал его символом врачебной деятельности. Еще считал дурным признаком, если у хирурга „руки идут впереди головы“.
Интересно, что Антон Яковлевич в числе немногих ученых мира выявил допущенную в картине Рембрандта „Урок анатомии доктора Тюльпа“ анатомическую неточность: изображенные на трупе казненного преступника препарированные мышцы предплечья и кисти левой руки являются на самом деле мышцами правой.
— У Рембрандта человек — главный герой полотен, — говорил он мне, предпочитая Рембрандта другим художникам прошлого. — Художник любуется им как высшим, самым совершенным творением природы, вдохновенно передает его богатый внутренний мир, восхищается красотой человеческого тела, преклоняется перед мудростью прожившего долгую и трудную жизнь человека. Людские страдания вызывали у него острое чувство сопереживания, чужая боль не могла оставить его равнодушным. Особенно глубоко это раскрыто в полотнах „Старик в красном“, „Портрет Яна Сикса“, „Мать“, „Портрет старика в черном берете“, „Обнаженная женщина на земляном холме“… В 1970 году в Базеле была обнаружена картина Рембрандта „Женщина у печки“. Я видел это полотно. Женщина, изображенная на нем, встречается на других, более ранних рисунках и офортах Рембрандта. Видимо, натурщица долгое время помогала художнику в работе. На ранних рисунках у нее не заметно никаких признаков тяжелого недуга, и только картина „Женщина у печки“ поражает нас переменами. С какой реалистичностью художник передал чужую боль. Опытный взгляд врача может определить, что за прошедший период жизни у женщины развилась злокачественная опухоль, скиррозная форма рака молочной железы.
Одна из самых любимых фотографий Людмилы Зыкиной.
Пытель не мог дня прожить, чтобы не открыть для себя прежде неизвестное, к новому всегда относился с пониманием.
— Новое везде — и в искусстве тоже, — объяснял он, — способствует появлению большого числа оппонентов. И многие из них сначала не понимают и не оценивают это новое и только спустя некоторое время, иногда через годы, приходят к единодушному мнению, что достигнутый результат творчества или деятельности является по-настоящему выдающимся.
Антон Яковлевич терпеть не мог застоя, удовлетворенности сделанным, довольства самим собой. И об этом я нередко думала, готовя ту или иную программу своих выступлений.
Вспоминая о встречах с отцом и сыном Пытелями, Зыкина непременно приводила слова выдающегося врача древности Гиппократа: «Врач… равен Богу. Да и немного, в самом деле, различия между мудростью и медициной, и все, что требуется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждения, решительность, опрятность, изобилие мыслей, знание всего того, что необходимо для жизни…».
«В нашей стране, — заметила как-то певица, — врачи и больные должны быть лишены необходимости продавать и покупать здоровье. Врач — предприниматель, врач — бизнесмен — это противоестественное явление».
Глава V
Как-то за чашкой чая в рабочем кабинете в перерыве между репетициями я спросил: «Что такое, по-вашему, любовь?». «А никто не знает, — мгновенно ответила Людмила Георгиевна, — однозначного ответа нет. С одной стороны, любовь — это деятельность, направленная на благо других, с другой — самая недоступная из всех великих тайн человеческой жизни». И, помолчав немного, продолжила: «Сейчас (разговор этот был в 2000 году. — Ю.Б.) много говорят о сексуальных взаимоотношениях. Но в любви секс — еще далеко не все и не главное. Муж, поминутно одержимый необходимостью полового акта где угодно, хоть на дереве, больше похож на маньяка, чем на любящего супруга, уважающего жену, себя и свое достоинство. В семье, в самой жизни тезис „Все хорошо в меру“ всегда оправдан и надежен. Если муж наберется мудрости, чтобы заставить страсти содействовать счастью, то в семье не будет раздоров. И, наконец, разумный человек любит не потому, что это ему выгодно, а потому, что он в самой любви находит счастье. Хотя должна тебе сказать, что в ком нет любви, в том ничего нет. Это еще Гюго заметил».
Людмила Георгиевна любила настоящий цейлонский чай, сохранявший бодрость на весь день.
Зыкина, конечно, не могла пожаловаться на скудность предложений со стороны сильной половины человечества. Руку и сердце кто только ей не предлагал! Даже за рубежом. В 1964 году во время гастролей певицы в США на одном из концертов в Лос-Анджелесе за кулисы с букетом цветов зашел черноволосый красавец лет сорока, сорока пяти, владелец нескольких предприятий по производству шоколада. Хорошо говорил по-русски. Оказалось, выходец с Украины: отец — еврей, мать — из-под Полтавы. Алик, так он представился, пригласил гостью из России в ресторан на ужин. Затем на чашку кофе… Затем приехал в отель с огромной сумкой, до отказа набитой шоколадом, и предложил певице… выйти за него замуж. «От неожиданности я в первую минуту просто обалдела, — рассказывала Людмила Георгиевна. — Спрашиваю: „С какой это стати?“. „Не могу объяснить, — отвечает, — нравишься очень и очень“. „Да мало ли кому очень нравлюсь, — говорю, — главное, чтобы я любила. А потом я хочу быть не только и не столько любимой — хочу быть понятой и находить в этом счастье. У меня на родине есть человек, которому принадлежит мое сердце. Так что не получается с замужеством, извините“. После этого разговора, — продолжала Зыкина, — мне показалось, что Алик потерял всякую надежду. Но перед самым отлетом он приехал с цветами, вручил визитную карточку со множеством телефонов и адресов и молвил: „Если когда-нибудь вы скажете мне „да“, я прилечу за вами тотчас в любое место земного шара“. В следующие мои визиты в Америку, „шоколадный“ кавалер нигде не объявлялся, хотя реклама моих концертов в Штатах была достаточно обильной и подробной».