Людолов. Мужи Великого князя

Мамонтов Павел Александрович

– А потому я начинаю беспокоиться о своей предсказуемости, – Ярослав расхохотался в голос. – Составишь компанию с удочкой? А то Тьельвар да Хаки таких рыбных ловитв – так и не понимают. Заодно и правду расскажешь, ну откуда узнал о моей дружине? Гонца встретил или купцы предупредили?

Людолов только многозначительно усмехнулся, и посмотрел на свой рукав, который ниже кольчуги окрасился багряным.

– Ты ранен? – сразу спохватился князь, окидывая его цепким встревоженным взглядом. – Позвать лечца? Сильно?

– Не, – отмахнулся людолов. – Если бы сильно – у тебя

б не задерживался и сразу к Баяну б поскакал, сам знаешь. Отсюда – не так далеко.

Князь кивнул и, хитро глядя, пытливо осведомился:

– А ежели я как-нибудь, когда ты туда направишься, велю людям своим отай* 16 следовать за тобой, да так чтоб воняло от них не железом, а лишь шкурой звериной и да прочим таким – и выследим место. Смогу ли зайти в него?

– Нет, князь, – улыбнулся людолов. – Не сможешь.

16

Тайком.

– Как-так?

– Место не пустит чужого. Будешь рядом ходить вокруг да около, а не найдешь. Ничего не выйдет.

Князь явно расстроился.

– Ох, уж та ворожба мне!

– Да не нужно тебе то место, – успокоил его Лют. – Ты ведь христианин? Зачем тебе капище?

– Затем же, зачем тебя к себе на службу зову. А ты все отнекиваешься да отнекиваешься. Аль поменялось что?

– Нет, Ярослав. Извини. Я служу батюшке твоему. А ты – друг мой, разве ж того мало?

– Ну, уж озолотил! – новгородский князь рассмеялся заразительно и звонко. В это же время его громилы нореги добивали раненных разбойников топорами. Один из них, здоровенный альбинос с красными веками, приветственно помахал окровавленной секирой людолову – тот повторил жест.

– Заскучали мои в походе. Хоть развлечения подкинул. Давно в гости не заезжал, кстати, – оценив все, заметил князь. – Вон и Тьельвар с Хаки – соскучились по тебе – дружку-душегубу. Дел много?

– Дел много. Есть что обсказать Владимиру.

– А ну-ка? – заинтересовался князь. Его рыжеватая борода смешно встопорщилась.

– Не могу сказать, – честно ответил людолов. – Пока – не могу.

– Ну не можешь, так не можешь. Айда в лагерь – отдыхать будем. Угостимся по новогородски, как в старые добрые времена!

А мимо, стуча колесами, проплывала вереница подвод – со снедью и хмельными напитками. Вся Русь сейчас скрипела колесами телег – отовсюду обозы и люди тянулись в сторону Киева. День рождение Великого князя – это не просто так. Такое – пропустить – нельзя. Такое – всем народом празднуется!

***

В корчму вошли трое – двое гридней, судя по доспехам. Третьего по раскосым глазам и одежде хозяйка безошибочно определила как степняка. Следы бойни между ватажниками и людоловом удалось убрать, но столы и стулья носили зарубки от топоров и мечей, на что сразу обратил внимание могучий воин с варяжскими усами.

– Что здесь произошло, мать? – он вежливо улыбнулся старой знакомой. Та ответила тем же – она узнала спрашивающего.

– Людолов княжий лютовал. Порубил разбойных людишек.

Варяг

кивнул, словно подтверждая слова. Второй гридь был мрачен. Лицо его было чем-то неуловимо знакомо, и хозяйка таверны силилась понять, где же это лицо она видела?

Кликнув подавальщицу, друзья заказали себе еды, мрачный устало тёр вески, степняк вертел в пальцах оберег на серебряной цепочке. Должно быть, просил помощи у богов или предков – порубежье было не так далеко, и к степнякам разных племен и вида хозяйка уже успела привыкнуть.

– Кого рубил? За ним гнались? – хозяйка вздрогнула – варяг по-прежнему был рядом, его глаза внимательно и цепко изучали ее. Словно видел в первый раз. И в этом было что-то неприятное. Опасное. Женское чутье, куда более сильное, чем у мужиков, говорило ей, что что-то не так, но она никак не могла понять причину своей тревоги. Вновь посмотрела на «мрачного». Варяг ждал ответа, и она продолжила.

– Нет, не гнались. На постое был большой десяток воев. Они и кинулись. На него и нас – не пойми зачем.

– Разве так бывает? Должен быть какой-то повод и…

– Да не знаю я, – неожиданно грубо, даже для себя, оборвала старого знакомого. Неопределенность нервировала, но она, спохватившись, повернула испуганное лицо к матерому воину:

– Прости, боярин. Столько всего нагляделись – не приведи Господь. Да и не знаем же мы ничего! Нелюдь, будь он неладен – ничегошеньки ж нам не сказал. Кто ж мы такие чтоб с нами чем-то делиться? Так – пустое место. Токмо ты, родненький, и заговариваешь с нами не чинясь, а для других мы людишки – малые.

Немигающий взгляд старого воина долгое время не отрывался от ее лица, затем взгляд смягчился, варяг кивнул и улыбнулся в усы.

– Это ты меня прости, мать. Сама понимаешь – служба. А тут – такое. Вернусь в Киев – сам людолова пообспрошу, что да как.

– Понимаю, родной, понимаю, – с облегчением заверила она. Он еще раз ей улыбнулся – он вообще, насколько она помнила, всегда был добрым и веселым человеком, хоть и грозным воином. Всегда был с шумной большой компанией, всегда щедро платил и не кичился родовитостью, хотя мог бы. С компанией… Варяг направился к своим приятелям за стол, а она, вдруг, вспомнила, где видела «мрачного» гридня и в какой, возможной, компании. С какими лицами ассоциировалось его лицо… Пытаясь себя разубедить и успокоить она обратилась к нему:

– Беляш! Отчего мрачный-то такой? Как дружок твой? Давно к нам не захаживал. Тоже на службе, поди? Ох и загоняли ж вас, как погляжу. А чего ты не с ним?

– Беляш? – спросила как раз подошедшая подавальщица, с большим кувшином пива. – Ты ведь вроде Зояром назывался, когда со мной в последний раз ночью того…

Зояр устало посмотрел на варяга, на подавальщицу, на хозяйку таверны, на мужей за соседним столом, тоже заинтересовавшихся разговором, и опять на варяга. Хозяйка таверны увидела, как громадные валуны мышц на спине старого знакомого закаменели, заставив кольчугу заскрипеть. Он повернулся к ней и улыбки на его обычно добром, улыбчивом лице как не бывало. Их глаза встретились – он понял. Понял, что она теперь знает и понимает все.