Людовик IX Святой
Шрифт:
Таким образом, действие формул «Quod principi placuit и Princeps legibus во Франции XIII века, похоже, лимитированно. Они были в ней известны и признаны, но всегда до крайности формально» [1320] . Людовику Святому еще далеко до абсолютного монарха. Этому мешали три обязанности. Во-первых, требование, первейшее изо всех, послушания Господу, о чем хорошо говорит Бомануар, утверждая, что любой — и король, и его подданные — «должны превыше всего ставить то, что относится к заповедям Господа нашего» [1321] . И я согласен с Ш. Пти-Дютайи, что для Людовика Святого «главной обязанностью… было вести своих подданных к небесной жизни, обеспечить им спасение души» [1322] . Но я согласен и с Ригодьером, что Пти-Дютайи преувеличивает, сводя к этому требованию вторую обязанность, обязанность служить общему благу: для Людовика
1320
Rigaudiere А. Ор. cit. Р. 444.
1321
Philippe de Beaumanoir. Coutumes du Beauvaisis… Chap. XLEX. § 1515.
См.: Rigaudiere A. Op. cit. P. 449, note 70.
1322
Petit-Dutaillis Ch. L’etablissement pour le commun profit au temps de Saint Louis // Annuario de Historia del Derecho espanol. 1933. P. 199–201.
1323
Strayer J.R. The Laicization of French and English Society in the Thirteenth Century // Medieval Statecraft and the Perspectives of History. Princeton, 1971. P. 251–265;
Lagarde G. de. La Naissance de l’esprit laique au declin du Moyen Age (1934–1946). Louvain; P., 1956–1970. Последняя работа впечатляет, но проводимые в ней взгляды представляются мне спорными.
Зато я согласен со Стрейером и его учениками, в частности с Э. Браун [1324] , когда они подчеркивают значение одного явления, образующего третье ограничение абсолютной власти христианского короля, начиная с Людовика Святого, у всех его преемников, — совесть. Она воплощается в испытание совести, связанное с новой практикой исповеди, посреднической между волей Божией и осуществлением королевского суверенитета. Она отчасти объясняет колебания, первые робкие шаги, даже явные противоречия законодательства и действий короля Франции, особенно в делах фиска и денег. Сверяясь со своей совестью, Людовик Святой несколько замедлил движение к абсолютизму, и тот наступил с некоторым запозданием [1325] .
1324
Brown E. A. R. Taxation and Morality in the XIIIth and XIVth Centuries: Conscience and Political Power and the Kings of France // French Historical Studies. 1973. Vol. VIII. P. 1–28; репринт в: Conscience and Casuistiy in Early Medieval Europe / Ed. E. Litde. Cambridge; P., 1988.
1325
Если «абсолютистский» процесс, замечательно изученный Ж. Криненом, продолжался при Людовике Святом, то ускорился он уже после его смерти.
Мы уже знаем, что между сокрытием священной королевской персоны и выставлением ее напоказ (так и хочется сказать «показухой») Людовик Святой выбрал второе. Он чаще, чем его предшественники, обращался к «показу» («montre») королевской персоны, но прикрывал эту королевскую «показуху» («ostension») смирением, совершая шествия или объезды, сопровождаемые раздачей милостыни бедным. Мы видели, что Салимбене Пармский показал его босым, в дорожной пыли, каким он в 1248 году, на пути в крестовый поход, предстал в Сансе перед генеральным капитулом францисканцев. Это зрелище покаянного смирения лишь добавило блеска королевской персоне.
В двух текстах Гийома де Сен-Патю прекрасно изображено, как Людовик Святой омывался толпой, погружаясь в атмосферу смиренного благочестия, не без выставления напоказ.
Первый повествует о шествии, организованном в 1262 году для перенесения в Санлис двадцати четырех тел святых мучеников из легиона святого Маврикия, которые Людовик приобрел в аббатстве Святого Маврикия в Атоне; для этих тел он повелел построить специальную церковь. По его распоряжению тела перевозились в раках, покрытых шелком, при течении многочисленных прелатов и аббатов, в присутствии многих баронов и «великого множества народа». «Он организовал шествие, в котором, по правилам, принимало участие все
Сам святой король вместе с зятем, королем Наваррским Тибо, нес на своих плечах последнюю раку, а другие бароны и рыцари шли впереди него, неся остальные раки Когда святые тела были доставлены в упомянутую церковь, святой король повелел отслужить торжественную мессу и прочитать проповедь собравшемуся там народу [1326] .
На глазах у всех Людовик смиренно преклонился перед мощами, в то же время явил духовенству, знати и народу образ короля — владельца реликвий, коими гарантировалась защита, прежде всего защита его самого.
1326
Guillaume de Saint-Paihus. Vie de Saint Louis… P. 45–46.
Во втором фрагменте показано, как король верхом на коне раздает милостыню бедным:
Когда святой король объезжал королевство, к нему приходили бедняки, и он повелевал давать каждому денье; увидев самых бедных, он велел выдавать одному пять су, другому — десять, а иному, случалось, и двадцать….
После возвращении из Святой земли, «посещая свои владения, он собственноручно каждый день прислуживал бедным, давая каждому два хлеба и двенадцать парижских денье». Он раздавал также деньги и еду в голодные годы, когда поднимались цены на продовольствие, исполняя, таким образом, свою роль, короля-кормильца. «И порой он говорил: “Давайте посетим бедняков такого-то края и накормим их”».
Страстная пятница — день великой «показухи» короля, подающего милостыню.
И когда святой король посещал в Страстную пятницу церкви, раздавая денье приходившим к нему беднякам, его охраняли сержанты, чтобы бедняки не подходили к нему вплотную. При этом бедные так толкали святого короля, что едва не сбивали его с ног. И он все это терпел, ибо, несмотря на то, что бедные теснили его со всех сторон, не отставая от него, чтобы получить милостыню, и порой наступали ему на ноги — так много их было, он все же не любил, когда стража и прочие люди из его окружения оттесняли этих бедных….
Поездка милосердия, поездка с демонстрацией королевской персоны. В королевских дворцах, в частности в Венсенне, а чаще — во дворце Сите в Париже, он сочетал свой уход в тень с выставлением себя напоказ. Его «отель», как увидим, тяготел к превращению в «священный дом» для него и его домашних, Сент-Шапель стала его собственной ракой для реликвий Святых Страстей, которые он выставил после их прибытия в Париж, а потом закрыл в своей капелле для собственного пользования. Но в чрезвычайных обстоятельствах реликвии выносили в шествиях, чтобы показать их народу, а сад дворца был открыт для всех, кто приходил искать правды лично у короля, и во время больших королевских празднеств.
Итак, короли династии Капетингов способствовали развитию монархического государства под эгидой феодализма и религии. Это особенно справедливо в отношении Людовика Святого. При нем государство вызревало под маской, под маской святости. Что это — знамение времени или «макиавеллизм» суверена? [1327]
В поведении Людовика Святого присутствует редкостная и такая удивительная черта, что невольно задаешься вопросом, не было ли у него «секрета». Повинуясь религиозным и моральным императивам, выступая за то, чтобы ни в чем не принижать интересы Бога и религии, он в то же время не переставал служить интересам королевской власти и Франции. Это оценил Вольтер [1328] , равно как и Фюстель де Куланж, написав: «То, на что он был способен, — это быть справедливым» [1329] .
1327
Ж. Кринен поставил вопрос о невольном макиавеллизме в политической практике Средневековья (см.: Krynen J. L’Empire du roi…).
1328
См. эпиграф.
1329
Fustel de Coulanges N. D. Lecons a l’imperatrice. Colombes, 1970. P. 176.
Воплощая, как никто другой из его предшественников, модель «христианнейшего» (christianissimus) короля, он еще прочнее закрепил этот эпитет как естественный атрибут короля Франции, возвышающий его над всеми христианскими монархами. Он оправдал слова англичанина Мэтью Пэриса, назвавшего короля Франции «высочайшим и достойнейшим среди земных королей» [1330] .
Когда 4 декабря 1259 года Людовик получал во дворце Сите оммаж от короля Англии, не соединились ли в этом жесте величайший политический успех и выражение христианнейшего примирения?
1330
Mathew Paris. Chronica majora… T. V. P. 307.