Людовик IX Святой
Шрифт:
Король ничем не выделялся в группе братьев, а был равноправным ее членом, сохраняя при этом свое превосходство. Быть равным и неравным одновременно — такова основа структуры средневекового феодального общества [1364] . Единство этой группы проявлялось не раз. В договоре 1259 года особо оговаривается, что братья Людовика не должны приносить оммаж королю Англии за земли, которые они держат от него. Вернувшись во Францию после провала похода в Египет, Альфонс и Карл стали официальными правителями на время пребывания Людовика в Святой земле: «Впервые в истории династии Капетингов эта роль была доверена младшим братьям» (Э. Льюис). Точно так же поступил после смерти отца Филипп III. В Карфагене, усеянном трупами, среди которых были его отец и брат Жан Тристан, он назначил регентом в случае своей смерти и до достижения совершеннолетия сына-наследника своего брата Пьера, которому тогда было девятнадцать лет. Братья в группе различались лишь внешним обликом. Старшие нередко носили короны и диадемы, весьма походившие на королевскую корону. И все, еще начиная с Филиппа Строптивого, сделали своим династическим символом цветы лилии.
1364
Я попытался это показать на примере отношений между сеньором и вассалом: Le Goff J. Le rituel symbolique de la vassalite… P. 349–420.
Такое возвеличивание было во благо и женам, ибо Людовик был не прочь
Так, крестовые походы были для него семейным делом. В 1248 году он выступил в него вместе с тремя братьями и королевой, что вполне объяснимо, ибо король молод (тридцать четыре года) и тем более нуждается в присутствии жены, что продолжение династии еще не обеспечено. За шесть лет, проведенных на Востоке, Маргарита родила трех детей: Жана Тристана (1250), Пьера (1251) и Бланку (1253).
В 1270 году в крестовый поход с Людовиком отправились Альфонс с женой и трое старших из оставшихся в живых сыновей: его наследник Филипп, а также Жан Тристан и Пьер. Позже к ним присоединился его брат Карл Анжуйский, король Неаполитанский. В послании, отправленном им во Францию из Карфагена 25 июля 1270 года, за месяц до смерти, король особо оговаривает присутствие в лагере крестоносцев своей невестки, жены «нашего перворожденного сына Филиппа» (primogeniti nostri Philippi) [1365] .
1365
Achery L. d'. Spicilegium… T. II/4. Miscellanea. Epistolarum. P. 549. Nq LXXXVII.
Людовик уделял большое внимание празднествам, которыми сопровождалось посвящение в рыцари его братьев, что совпадало с достижением ими совершеннолетия (двадцати лет) и вступлением во владение апанажем, — тем более что эти церемонии состоялись еще до того, как провал крестового похода сказался на его поведении.
Более того, братья Людовика стали выделяться статусом, который превратился в титул — «сын короля», а точнее — «сын короля Франции», порой сокращаемый до «сына Франции», ибо в XIV веке сказать о себе «сыновья Франции» могли только королевские дети [1366] . Не думаю, чтобы при Людовике Святом уже появился институт «принцев крови» [1367] . Но «сын короля Франции» — это один из важных признаков упрочения династической и в то же время «национальной» идеи. Эта идея могла выражаться даже в формуле «брат короля Франции». Король сам мастерски, с большим политическим искусством манипулировал этим титулом. Нам известно, как он бросил его в лицо Папе, дабы отвергнуть предложение императорской короны его брату Роберту.
1366
Lewis A.W. Le Sang royal… P. 235–238.
1367
Принцы крови во Франции — лица, имеющие по салическому закону право на престолонаследие и (именно это здесь имеется в виду) привилегию занимать по должности места в Королевском совете. Упоминание принцев крови впервые встречается в документах XIV в., где указано, что титул (и институт) этот был введен при Людовике Святом. Многие исследователи (в их числе Ж. Ле Гофф) считают, что указанное понятие появилось лишь при династии Валуа, а ссылка на святого короля давалась для увеличения авторитетности. Дело в том, что в число принцев крови включались лишь потомки Людовика Святого (таким образом, иные лица королевской крови, например, графы Дрё, исключались из престолонаследия), а это вряд ли могло произойти при его жизни. Институт (но не титул!) принцев крови, то есть право их на участие в совете и тем самым на управление страной, был упразднен при Франциске I; с тех пор и до Французской революции те или иные принцы заседали в совете, но лишь по индивидуальному королевскому приглашению.
К родовой и династической солидарности братьев Людовик добавляет, как это нередко случается, узы братской любви, которая, вероятно, была пылкой и взаимной. В своих показаниях на процессе канонизации брата Карл Анжуйский, который, надо сказать, выступал, преследуя и собственные интересы, возвеличивает древо братьев: «Святой корень произвел святые побеги, не только святого короля, но и графа д’Артуа, славного мученика, и графа Пуатье, мученика добровольного» [1368] .
1368
Riant R. E. 1282: deposition de Charles d’Anjou pour la canonisation de Saint Louis… P. 175.
Церковь так и не признала мучеником Роберта I Артуа, павшего в битве при Мансуре, и уж тем более Альфонса де Пуатье, который заболел и умер в Италии на обратном пути из крестового похода в Тунис.
Получив от матери строгий урок, что сожительство вне брачных уз — самый тяжкий смертный грех, четверо братьев славились непогрешимой нравственной чистотой в браке. Карл Анжуйский поклялся, что, насколько ему известно, ни Роберт, ни Альфонс никогда не совершили смертного греха, как и он сам [1369] .
И все же братья были очень разными; по-разному складывались и их отношения с Людовиком.
Роберт был любимым братом. Он был на два года младше Людовика, и они подрастали вместе. Это брат-товарищ. Роберт был славным рыцарем. Быть может, он покорил Людовика своим рыцарским поведением, к которому король относился сдержанно (ибо оно было неразумным и даже несло в себе нечто от века иного) и в то же время восторженно. Роберт — владетельный принц. Отец завещал ему в апанаж Артуа, который был пожалован ему Людовиком Святым при посвящении в рыцари; тогда же состоялась его женитьба на Матильде Брабантской; благодаря этому браку Роберт стал родственником императора Фридриха II и свояком будущего герцога Брабантского, а также ландграфа Тюрингского и герцога Баварского. Он стал и «лицом, вошедшим в землю империи» [1370] . Людовик Святой даровал ему также Эден, Ланс и Бапом, выменяв их на другие земли у матери. Более того, король пожаловал ему сеньориальное владение (chatellerie) Пуасси, где сам он родился. Но Людовик не собирался расширять свои владения в направлении империи. Его планы, как нам известно, с одной стороны, были устремлены на запад в связи с Англией, а с другой — в Средиземноморье. Репутация Роберта при жизни не всегда была безупречной. Мэтью Пэрис, благоговевший перед Людовиком Святым, не испытывал нежности к его брату. Он обвинил Роберта в недостойном поведении в крестовом походе, в заносчивости по отношению к другим крестоносцам, особенно к англичанам, и в том, что он струсил на поле брани — пал не в сражении, а обратившись в бегство [1371] .
1369
Об этом в: Lewis A. W. Le Sang royal… P. 341, note 98.
1370
Richard J. Saint Louis… P. 135.
1371
Mathew Paris. Chronica majora… T. V. P. 280.
Во всяком случае, неуправляемый и легкомысленный Роберт, кажется, с самого начала послужил причиной катастрофы, вступив не ко времени и не по обстоятельствам в бой с мусульманами.
Но Людовик ничего не хотел знать. Как и брат Карл, он до самой смерти не переставал видеть в Роберте мученика и требовал, чтобы Папы признали его таковым. Тщетно.
Второй брат — Альфонс. Ему досталось самое прекрасное наследство. Во исполнение решения Людовика VIII он получил при своем посвящении в рыцари в 1241 году Пуату и Овернь, завоеванные в крестовом походе против альбигойцев, а в 1229 году был обручен с Жанной Тулузской, дочерью графа Раймунда VII. В 1249 году, после смерти последнего, Бланка Кастильская и представители Альфонса (в то время он был на Востоке) без труда получили для него обширные владения его тестя в Лангедоке. Так он стал «самым крупным феодалом королевства» [1372] . Людовик Святой приложил усилия, чтобы побыстрее освободить его из мусульманского плена, куда он тоже попал, и его выкупили вслед за королем. В 1251 году он вернулся вместе с младшим братом Карлом во Францию и занялся делами королевства и своими владениями. Но вскоре после возвращения его разбил паралич. Ему было обеспечено прекрасное по тому времени лечение, в частности, им занимался известный еврейский врач, и у него восстановилась, хотя и не полностью, способность двигаться, но до конца жизни он оставался больным и жил в Париже, а чаще — в его предместьях. Он повелел построить замок близ Лувра под названием дворец Дотриш (или де Лотриш), искаженная форма «de l’hote riche» («богатый хозяин»). Но даже на расстоянии он прекрасно управлял своими владениями. Порой в нем видят преуспевающего правителя, которому подражал даже сам король в своем домене и в королевстве. Но, быть может, такое впечатление сложилось по причине весьма внушительной документации по управлению доменом Альфонса, что, в свою очередь, объясняется как письменной традицией Южной Франции, так и тем, что в XVIII веке при пожаре погибла почти вся королевская отчетность. Эти архивные материалы позволяют нам увидеть Альфонса во главе многочисленных и, похоже, компетентных служащих, обеспечивших чеканку и обращение денег, прекрасный финансовый рынок, справедливое отправление правосудия, сохранение без серьезных конфликтов своего авторитета по отношению к «трем сословиям», благоприятствующих экономическому развитию и распространению римского права, прекрасно укоренившегося на Юге, Это преданный брат, способствовавший равномерному, параллельному развитию земель, а не их ассимиляции, что привело к врастанию Южной Франции в королевство [1373] . Рютбёф написал поэму «Плач о графе де Пуатье», в которой воспевал Альфонса де Пуатье. Создается впечатление, что он говорит о Людовике Святом, ибо кажется, что для обоих братьев предлагается единая модель [1374] .
1372
Richard J. Saint Louis… P. 138.
1373
Boutaric E. Saint Louis et Alphonse de Poitiers… Эта работа не устаревает.
1374
Rutebeuf. OEuvres completes. P., 1990. T. II. P. 391–399.
Он владел своей землею в мире…, всем существом любил Бога и почитал Святую Церковь…, любил монашеские ордены, он был зерцалом рыцарства…, любил бедных, был щедрым… яростным поборником правосудия… испытывал только болезни и страдания, но святость его души укрепляла его в этом.
Впрочем, в поэме он неоднократно ассоциируется со своим венценосным братом в литании общих мест надгробного слова, которое, кажется, прекрасно отражает образ, оставленный по себе Альфонсом.
Несмотря на состояние здоровья (его невестка, королева Маргарита, справляется в письме о его самочувствии), он выступил вместе с Людовиком Святым в Тунисский крестовый поход. Уже давно горя желанием принять личное участие в походе, он постарался, вернувшись в Италию, снова организовать его, в частности, покупая суда у генуэзцев. Пребывая в Савоне (Лигурия), он заболел и умер через год после брата (21 августа 1271 года). На другой день скончалась его жена. Супруги были бездетными. По закону об апанажах, во исполнение Парижского договора 1229 года, их земли вернулись к Короне. Благодаря своему брату Альфонсу, но не только ему, Людовик Святой присоединил Лангедок к Французскому королевству.
Нам неведомо, какие чувства питал Людовик Святой к Югу. Он, как мы видели, пекся о хорошем управлении сенешальств Бокера и Безье, подчинявшихся непосредственно ему, и о сооружении и развитии порта Эг-Морт, единственного французского королевского порта на Средиземном море. Он охотнее прислушивался к советам юристов Юга, приверженцев римского права, а также права обычного, чем к советам юристов, получивших образование в Орлеанском университете. Он позволял или повелевал жестоко подавлять мятежи, в частности мятеж Раймунда Транкавеля в 1240 году. Он пресек поползновения графа Тулузского Раймунда VII, зачастую склонного попустительствовать англичанам или катарам. Он позволил своему брату Альфонсу управлять Югом, не столько подражая Северной Франции, сколько согласуясь с моделью управления, которая внедрялась как на Севере, так и на Юге. Он не порывался разрушить окситанскую культуру, никогда не имевшую подлинно политических измерений и душившую саму себя. Самая насильственная фаза пришлась на правление его деда, а еще больше — отца, ставшего светской дланью Церкви в крестовом походе, которого он желал и которым руководил, привлекая к участию в нем воинов Севера. Последним эпизодом было взятие Монсегюра под командованием одного королевского бальи, закончившееся сожжением катаров (1244). Эта жестокая операция была направлена не против населения Окситании, а против мятежников и, прежде всего, — еретиков.
Несомненно, следовало бы снова заняться этим досье, с максимальной честностью и объективностью, ликвидируя как окситанские мифы, нередко анахроничные в исторической перспективе, так и якобинские страсти, для которых воссоединение и централизация оправдывали все преступления.
Людовик Святой не слишком облагодетельствовал Южную Францию, но и не стал, вольно или невольно, ее палачом [1375] .
Младший брат Карл, который был на двенадцать — тринадцать лет моложе Людовика, — самый заводной и… небесталанный. Он больше вошел в историю Италии, чем Франции. Гийом из Нанжи в своем «Житии Людовика Святого» посвятил не одну страницу этому парвеню, которому предстояло в 1264 году стать королем Сицилии. Но в эту сферу я вдаваться не буду.
1375
Borzeix D., Pautal R., Serbat J. Louis IX (alias Saint Louis) et l'Occitanie. Rgnan, 1976 — один из примеров окситанского психоза.
Madaule J. Le Drame albigeois et l’unite francaise. P., 1973 — эссе, автор которого сочувствует населению Окситании, но старается сохранять объективность.