Людовик XIV
Шрифт:
Но кто дал бы королю подобный совет? Кольбер? И какой бы министр, даже весьма авторитетный, смог бы настоять на своем? Никогда никакой Сегье или Летелье, никакой Боссюэ, или Бурдалу, или Лашез, или Арле не подтолкнул бы короля пойти по этому пути. В XVII веке католическое духовенство усмотрело бы в терпимости к отправлению культа в домашних условиях только пренебрежительное отношение к привилегиям католиков, презрение к мессам, постоянное подстрекательство к признанию свободы совести, «святотатственное отношение» к Тайной вечере. Римское духовенство предпочло бы присутствие во Франции своих конкурентов — протестантов, возможности лицезреть протестантское богослужение без них. Политики были с ними заодно. До 1685 года в соборах, еще не разрушенных, еще открытых, было легко расставить своих информаторов, чтобы узнавать досконально содержание проповедей. Если каждое жилище протестанта превратилось бы в домовую церковь, кто доносил бы королю о политических намеках в проповедях? Словом, религиозная терпимость могла бы привести к постоянным заговорам, способствовала бы созданию разветвленной
Одной из причин принятой политики, политики принуждения, является, без сомнения, невозможность воспользоваться этим либеральным курсом в отношении протестантов. Чтобы понять (здесь не идет речь о том, чтобы оправдать) то, что было выбрано и чему следовали, надо было бы жить не на спутнике Сириуса [87] , а на некоторое время отойти от XX века и углубиться в XVII век.
Если бы Людовик XIV предоставил гугенотам право эмигрировать и отправлять культ у себя дома, — это расположило бы к нему историков, но он вызвал бы во всем королевстве, особенно в завоеванных провинциях, оппозицию, а то и бунт девятнадцати миллионов католиков. Епископы, монахи, священники и правоверные католики приняли бы в штыки этот смешанный режим вероисповеданий. Трудно сказать, довольны ли были бы им протестанты. Эмиграция уменьшилась бы, и, следовательно, уменьшилась бы грозная сила протестантской экспатриации. Но разве можно было бы разрушить сеть преступных связей за границей, добиться от гугенотов, живущих в стране, большей лояльности?
87
Намек на философскую повесть Вольтера «Микромегас». — Примеч. ред.
Один лишь Людовик XIII мог бы в свое время отменить положения Нантского эдикта и избежал бы ужасов, которые повлекли за собой положения эдикта Фонтенбло. Можно сказать, что он оставил своему сыну в наследство ядоносный дар. Ибо в 1629 году, после подрывной войны юга, все посчитали бы закономерным, — и это единственный случай, когда можно сказать: справедливым, — уничтожение привилегий (временных, предоставленных по воле случая, совсем недавних) 1598 года. Но кардинал Ришелье считал нужным не раздражать протестантских князей Империи. Среди ответственных за отмену Нантского эдикта надо еще назвать Людовика XIII и его министра.
Итоги отмены Нантского эдикта
Современники Короля-Солнце слишком восхваляли деяния нового Константина, нового Феодосия. Но историографы — начиная с Сен-Симона, Жюля Мишле и кончая Лависсом — очернили эдикт Фонтенбло до такой степени, что нам совершенно непонятно, как он мог, например, вызвать одобрение наших отцов. На самом деле, как это часто бывает, истина находится где-то посредине. Если отмена Нантского эдикта занимает самое большое место в пассиве царствования Людовика XIV, ее последствия не были в равной степени отрицательными. Эдикт Фонтенбло, возможно, дал Франции столько же преимуществ, сколько принес вреда.
Можно насчитать шесть примеров таких неприятных последствий: 1. «Новые католики» — так как нет больше протестантов, по крайней мере, среди гражданского населения и в самой глубинной Франции — являются в большинстве своем не по-настоящему обращенными. Лишенные своих естественных вожаков из-за того, что высокородные гугеноты приняли католичество, лишенные своих духовных руководителей из-за того, что были высланы пасторы, рядовые протестанты были обезглавлены и показали, что они еще больше привязаны к своим догмам и предрассудкам, еще строже соблюдают свои нравы и еще больше чтят свою самобытность, чем король и его советники могли бы представить себе это. 2. Пасхальные католические причастия, отныне обязательные для всех, часто будут для этих новообращенных вынужденными и святотатственными причастиями. Даже без своих пасторов французские протестанты могут перечитывать то, что написал святой апостол Павел: «Тот, кто вкусит хлеба и испьет чашу Господа недостойно, будет виновен по отношению к телу и крови Господа». Они могут также сопоставить эту угрозу и четкое предостережение Иисуса Христа: «Всякий грех и всякое богохульство будут прощены людям, но богохульство против Духа Святого прощено не будет». 3. Больше, чем прежде, — это им вменялось в вину во время всей Голландской войны, — все протестанты королевства (которые видели во французском поражении надежду на то, что будет подписан договор, принуждающий короля вернуться к Нантскому эдикту) будут походить на партию иностранной агентуры. 4. Восстание камизаров, которых не рискнули всех скопом осудить и не дошли до того, чтобы воспевать их деяния, добавится к внутренним трудностям Франции и к тяготам войны, ведущейся за пределами королевства. 5. В связи с эмиграцией 200 000 протестантов наша страна начинает «поедать» свой демографический капитал, теряя при этом экономическую, социальную, интеллектуальную элиту. 6. Наши враги — Пруссия-Бранденбург, Соединенные Провинции, Великобритания — выигрывают от этого, а мы от этого проигрываем. Экспатриация (название, данное протестантам, которые бежали из Франции после отмены Нантского эдикта. — Примеч. перев) офранцуживает Европу, но укрепляет страны, где были приняты протестанты, и усиливает их врожденную враждебность по отношению к Франции.
Существует — об этом часто забывают, — по крайней мере, равное количество
Искажение истины
Еще до отмены Нантского эдикта некоторые прозорливые умы увидели, что настоящие обращения в католичество не совпадают полностью с победоносными цифрами королевской администрации. Приведем, к примеру, комментарии маркиза де Сурша к «драгонадам», имевшим место в июле 1685 года: «Драгуны за неделю обращали в то время в католичество больше протестантов, чем миссионеры за целый год… Этот способ обращения был несколько новым, но он продолжал давать хорошие результаты: и, если принятие католичества было не слишком искренним со стороны отцов, можно было быть уверенным, что, по крайней мере, дети этих вновь обращенных будут уже настоящими католиками».
Уже через две недели после провозглашения эдикта Фонтенбло со всех сторон понеслись донесения ко двору. Епископы, администраторы, военные, несмотря на свое стремление понравиться Его Величеству, вынуждены были указать королю на некоторые погрешности. Людовик XIV, таким образом, был осведомлен о пределах действенности нового законодательства. 5 ноября он пишет Парижскому архиепископу: «Мы не должны были думать, что с первого дня дела пойдут превосходно; надо, как вы правильно говорите, старательно помогать новообращенным в католичество, которые стали католиками по искреннему убеждению; возбуждать интерес к католицизму у заколебавшихся протестантов с помощью наших наставлений и принуждать с помощью суда тех, кто будет избегать обращения в католичество; время и прилежность церковных иерархов и работников [миссионеров, т. е. работников, собирающих жатву Господа] сделают остальное с Божьей помощью. Я же ничем не буду пренебрегать, чтоб исполнить свой долг»{179}.
Аббат Фенелон (который позже напишет столько ложного, не соответствующего истине) является, может быть, единственным французским католиком, который смог оценить религиозные и моральные последствия такого коллективного принуждения. Фенелон, который слывет одним из самых сильных миссионеров, не отказывается от принципа Compelle intrare, но ограничивает этот принцип призывом действовать при обращении в католичество только убеждением и лаской. Он пытается измерить масштабы страшных последствий от террора и от насилия над совестью. Фенелон пишет Боссюэ 8 марта 1686 года: «Остатки этой секты мало-помалу будут испытывать к религии, во всех ее внешних проявлениях, безразличие, которое пугает. Если бы теперь кто-то захотел заставить их отречься от христианства и следовать Корану, стоило бы им только показать драгунов… Это страшная закваска для нации»{261}.
Тем не менее «обращения» в католичество продолжаются ускоренным темпом. Миссионеры внутри страны стараются изо всех сил: распространение книг наставительного характера идет самым интенсивным образом. С октября 1685 года по январь 1687 года семнадцать книжных лавок Парижа переслали чиновникам короля и миссионерам 160 000 катехизисов, 128 000 экземпляров книги «Имитация», 148 000 римских переводов текстов Нового Завета, 126 000 псалмов; в целом больше миллиона томов{250}. Печатники составили себе состояния. Вновь обращенные в католичество буквально осаждаются пропагандой. Король тоже осаждается лживыми докладами, как и до своего эдикта. Епископы лгут мысленно, словесно, своими действиями и замалчиваниями. Интенданты, со своей стороны, лгут, чтобы угодить и выказать ненужное усердие.