Людовик XIV

Блюш Франсуа

По всей видимости, союзники — за исключением несговорчивого Карла VI — имели все основания быть довольными этим урегулированием. Правда, Франция и король Испании чувствуют себя униженными, объявление нейтральным Дюнкерка так же, как и отказ Людовика XIV от своего дорогого Турне (2 ноября), унизительны. Если за мир просят такую цену, старый монарх Версаля должен быть готов заплатить и еще дороже. Но тот же самый монарх очень хорошо знает наше государственное право, а в случае, если память подведет, канцлер Поншартрен, президент де Мем, королевский прокурор кассационного суда д'Агессо могут ему напомнить и принципы применения этого права. Разрушение Дюнкерка, уже принятое, чисто формальный отказ короля, имеющего право претендовать на наследование, и даже подписание Утрехтского договора, который каждый готовится подписать, — всего лишь акты, вызванные обстоятельствами. Отказ Филиппа V имеет двойной смысл: «С одной стороны, обеспечить трон потомкам Филиппа V, с другой — предотвратить возложение на одну и ту же голову корон Франции и Испании»^{264}. Но этот отказ

не может быть обязательством для королевства и предопределить будущее, потому что он противоречит основным законам. По государственному французскому праву старого режима «после смерти короля Капетингской династии ему автоматически наследует самый близкий представитель по мужской линии в порядке первородства»^{264}. Маркиз де Торси напоминал об этом лорду Болингброку в недавнем письме: «Речь идет о принятии серьезных мер, чтобы помешать слиянию двух монархий, но мы, безусловно, отступили бы от цели, которой хотели добиться, и мы причинили бы себе гораздо большее зло, если только это возможно, чем то, которого хотели избежать, если бы нарушили основные законы королевства… Этот закон рассматривается как творение Того, кто установил все монархии, и мы во Франции убеждены, что только Господь может его отменить»^{264}.

И не случайно 15 марта 1713 года в парламент не пришли ни канцлер Поншартрен, ни королевский прокурор д'Агессо. Не случайно первый президент де Мем потребовал публикации (а не регистрации, как было с ноябрьским эдиктом 1700 года, который предоставлял Филиппу V все права французского наследного принца) в таком тоне, который показывал для посвященных, что он ни в грош не ставит акты, насильно вырванные у королевства, и что эти акты не смогут подорвать старую неписаную конституцию.

Временной разрыв между этим вынужденным отказом в ноябре 1712 года и его публикацией объясняется разделением союзников. Соединенные Провинции, оставшиеся верными несговорчивости покойного принца Оранского, тормозили, как могли: дошедшее до них известие в январе 1713 года об опустошении Суринама, осуществленном Кассаром, заставит, однако, их призадуматься. Таким же образом французская операция по захвату кораблей в порту Рио смягчила позицию Португалии, привела ее к перемирию с Испанией и Францией еще 7 ноября 1712 года.

В Утрехте подписывается не один договор, а целый ряд отдельных соглашений. Договор, названный «Договором о Барьере», подписывается 30 января 1713 года между Великобританией и Соединенными Провинциями и обеспечивает последним несколько фортов в Нидерландах, но не такое количество, как они того хотели. 11 апреля были подписаны еще пять договоров. Один из них подписывают Франция и Португалия, чтобы положить конец их колониальному спору. Второй заключен между Францией и королем Пруссии: Франция признает короля Прусского (его правление датировано 1700 годом) и перестает его считать только курфюрстом Бранденбургским. Договор предполагает некоторый обмен: за Пруссией признается право на Невшатель, за нами признается право на княжество Оранское. По договору, заключенному между Францией и Савойей, Людовик XIV вынужден признать герцога Савойского королем Сицилии, но общая граница будет проходить теперь по «вершине Альп», закрепляя за нами землю Барселоннета и долину реки Ибай. Договор, подписанный полномочными представителями Франции и Англии, был составлен на основе прелиминарных соглашений в октябре 1711 года. Людовик уступил Ньюфаундленд, Гудзонов залив, Акадию и Сент-Кристофер, уничтожил укрепления Дюнкерка, согласился признать королеву Анну и Act of Settlement и, как залог, изгнать претендента на английский престол. Договор с Соединенными Провинциями еще раз подвергает изменению северную границу Франции. Нидерланды должны отойти к Австрийскому дому. Голландцы будут иметь свои гарнизоны в Люксембурге, Намюре, Шарлеруа, Ньивпорте. Торговый договор воспроизводит текст Рисвикского договора. Мы теряем Турне, Менен, Ипр и Берне; получаем назад Лилль, Эр, Бетюн и Сен-Венан. Что касается Филиппа V, он, как и мы, должен признать герцога Савойского королем Сицилии и, если он должен отдать англичанам Гибралтар, Менорку и признать за ними право asiento и право на участие в торговле на выгодных условиях с Латинской Америкой, он сохраняет основное: Испанию и громадную заморскую империю [124] .

124

Договор с Испанией вступает в силу с опозданием на три месяца.

Не все урегулировано. Баварский курфюрст согласился отказаться от Нидерландов только в обмен на обещание быть восстановленным в своих владениях. Каталония еще не принадлежит своему законному королю. Не все еще завершено, но Людовик XIV не побежден. «Если сравнить, — напишет Торси, — Утрехтский мир с предварительными условиями, предложенными Хайнсиусом в 1709 году, за которыми последовали требования еще более жесткие, чем те, которые были предъявлены на конференциях, состоявшихся в Гертрейденберге в 1710 году, если вспомнить о том, в каком положении находилось королевство в 1708, 1709 и в 1710 годах, и если вспомнить роковые битвы при Хёхпггедте в 1704 году, при Рамийи и Турине в 1706 году, сражение при Ауденарде в 1708 году, битву при Мальплаке в 1709 году, столько бед после потери важных крепостей, то все эти несчастья покажут, «как недорого заплатила Франция за этот мир»^{104}.

Один лишь Карл VI хочет продолжать

войну. Штаремберг покинул Испанию в июле 1713 года, Барселона сдалась герцогу Бервику лишь в сентябре 1714 года. Но Виллар проводит операции на территории империи; кажется, что удача больше не сопутствует Евгению Савойскому. Французы по очереди овладевают Шпейером, Вормсом, Кайзерслаутерном. После 55 дней осады Ландау сдался 20 августа 1713 года на милость маршала Виллара. Через месяц Виллар предпринимает долгую и трудную осаду города Фрейбурга. Людовик XIV понимает, что взятие Фрейбурга будет играть важную роль при обмене Страсбурга, на который заявляет свои права Карл VI. Обмен будет осуществлен. После победоносной битвы у города (20 сентября) Виллар приступает в конце этого же месяца к осаде Фрейбурга. Она оканчивается 16 ноября капитуляцией крепости. После этого удара император понимает, что один он не может противостоять Франции. 26 ноября принц Евгений встречается с Вилларом в замке Раштадт.

Преисполненный гордости за свои победы, Виллар не очень подходит для переговоров. Но таким же образом, как Торси руководил из Версаля нашими полномочными представителями в Утрехте, он наблюдает и направляет победителя при Денене и Фрейбурге. Несмотря на «частые и слишком оживленные диспуты»^{113}, оба антагониста приходят к единому мнению: договор между Францией и императором подписывается в Рапггадте 6 мая 1714 года, договор между Францией и всем германским объединением подписан в Бадене (в Ааргау), 7 сентября того же года. Мы сохраняем Ландау и Страсбург. Мы восстанавливаем наших верных германских союзников, курфюрстов Кельна и Баварии, в их «государствах, функциях и достоинствах». Император отказывается от правления в Испании, но получает, кроме Нидерландов, Милан, Неаполь, Тоскану и Сардинию.

Последний договор, на который старый король дал согласие, соответствовал традиции Ахенского, Нимвегенского и Рисвикского договоров: Франция отказывалась от части своих законных претензий. Но, как будет записано высоким стилем в «Истории царствования в медалях», «король, заканчивая таким образом вредную для всех участников войну, еще раз покрыл себя славой тем, что вернул Европу Европе»^{71}. 19 апреля он приказал кардиналу де Ноайю отслужить большой молебен в соборе Парижской Богоматери по случаю заключения мира с императором. 11 ноября он прикажет служить молебен во славу Господа по случаю «милостей Господа, ниспославшего всеобщий мир»^{201}.

Потери и выгоды

Комментируя Утрехтский и Раиггадтский договоры, называя их шедевром де Торси и лебединой песней старого короля, историк Фредерик Массон написал: «Эта долгая и тяжелая война порой ввергала Францию в пучину опасностей, но дипломатия как могла исправляла ошибки военных. Были дни поражений: Хёхпггедт и Рамийи, но были и дни, которые можно назвать днями славы и блестящих побед. Франция доказала свою силу и проявила большую энергию, которые делают ей немалую честь и в истории являются свидетельством того, что народ всегда может спастись, если он хочет этого, и, вместо того чтобы разделяться в ущерб своим интересам, сплачивается вокруг руководителя, которого сам себе выбрал»^{103}.

Всеобщий мир обеспечен. Подошел момент подвести итог. Читателя он может удивить, потому что столько французских авторов, начиная с Мишле, упорно писали о поражениях и разочарованиях конца царствования. Многие современники считают, что Франция 1715 года меньше по размерам, чем Франция 1643 года. Впрочем, в военных описаниях и в конкретных пунктах договоров часто встречаются одни и те же имена: Ипр, Турне, Филипсбург, Брейзах, Пинероло; чередование приобретений и возвращений создает впечатление какой-то неустойчивости. И за отдельными деревьями мы не видим леса! Эти важные и славные форты, эти города с неустойчивой властью скрывают тектоническую деятельность увеличения королевства: десять новых провинций, права на Мадагаскар (территория нашей короны), обоснование в Сенегале, а эта огромная Луизиана, которая носит имя короля Франции, и Миссисипи, которая называется рекой Кольбера.

В конце августа 1715 года, накануне смерти короля, территориальные приобретения по сравнению с 1643 годом и в метрополии и в колониях, огромны; потери легко переносимы. Утрехт нас принудил отдать Ньюфаундленд (но мы там сохраняли право рыбной ловли), Акадию и Сент-Кристофер. И нужно было обладать воображением ранних романтиков, как писатель Робер Шалль, чтобы думать, что такие потери серьезнее, чем если бы мы уступили англичанам «Нормандию, Бретань и даже Аквитанию». В данный момент эти потери «не задевали или лишь слегка задевали французов Европы потому, что они не видели последствий»^{23}. Действительно, достаточно было бы после 1715 года усиленно заселить французами Канаду и Луизиану, чтобы обеспечить себе будущее на Американском континенте; но это уже больше не будет зависеть от Людовика XIV. А вот благодаря ему, несмотря на уступки, сделанные в Утрехте, Франция имеет заморские «владения, которые намного больше, чем все колониальные владения англичан в те времена»^{120}. Правда, наша империя намного менее заселена, чем империя Английского короля; правильно и то, что у наших предков была недостаточно сформирована колониальная психология, даже если и кажется, что Жером де Поншартрен уже близок к ней [125] .

125

Это вытекает из работ Шарля Фростена.