Людвиг II

Залесская Мария Кирилловна

Данная позиция на первый взгляд может показаться шокирующей. Но если вдуматься, то получается, что Вагнер просто-напросто ратует за то, чтобы каждый занимался своим прямым делом. Другими словами, булочник, например, должен печь хлеб, сапожник — шить сапоги, поэт — писать поэмы, композитор — сочинять музыку, а зритель и читатель, кем бы они ни были, должны за эту музыку и за эти поэмы платить, тем самым создавая условия композитору и поэту для дальнейшего творчества. Ведь ни булочнику, ни сапожнику не нужно дополнительно забивать себе голову вопросом, где взять деньги? Они получают доход за хлеб и обувь. Почему же поэт и композитор не могут обеспечить себе существование исключительно плодами своих трудов? Если творческая личность, человек свободной профессии, не получает от общества достаточных средств, то он больше не имеет возможность

творить на благо этого общества. Вот почему, беря крупные суммы от того же Людвига II, Вагнер не считал себя обязанным ему: король обязан был платить Вагнеру, чтобы тот писал гениальные произведения ради славы народа и самого короля. Да, возможно, благодарные потомки и могут простить гению такую жизненную позицию. Но вот современники вовсе не собирались страдать из-за того, что им так не повезло жить одновременно с этим гением. Вагнер же не собирался отступать от своего жизненного кредо, да еще и удивлялся (а иногда и смертельно обижался), если кто-то не спешил по собственной инициативе предложить ему «презренный металл».

Примерно также относился к деньгам и Людвиг II. Он тоже создавал произведения искусства, он тоже творил для вечности. Вагнер написал «Тангейзера» — Людвиг построил Линдерхоф; Вагнер возносился к духовным высотам «Парсифаля» — Людвиг отвечал возведением Нойшванштайна; Вагнер проклинал презренное золото в «Кольце нибелунга» — и ему эхом вторила «осенняя позолота» Херренкимзее.

Кроме того, по сравнению с Вагнером Людвиг имел дополнительный аргумент в пользу того, что он не только никому ничего не должен, а еще и ему все должны: Людвиг был не просто творцом, но творцом-королем.

Как же можно было не дать королю денег? Король должен унижаться поисками средств для удовлетворения своих желаний? Заботили ли когда-нибудь финансовые проблемы Людовика XIV или Людовика XV? Члены баварского правительства забыли, на каких примерах был воспитан Людвиг II. Как с раннего детства идеалы абсолютной монархии взращивались, а иногда и сознательно искусственно культивировались в еще неокрепшей романтически-экзальтированной душе будущего короля.

Было ли упорное нежелание и неумение считать деньги у Людвига II проявлением душевной болезни? Нет, это был результат воспитания!

А теперь обратимся к одному на первый взгляд не особо значительному факту в биографии Людвига II. В том самом 1883 году Бисмарк перестал выплачивать королю ежегодные суммы из фонда Вельфов. Мы не обладаем достаточной информацией, чтобы назвать единственную истинную причину этого отказа. Их может быть несколько: Бисмарк мог изначально оговорить сроки — скажем, в 10 лет, — истекающие как раз в 1883 году; мог оговорить конечную сумму — не более 5 000 000 марок (напомним, что к 1883 году Людвиг II уже получил 4 720 000 марок); мог единолично посчитать, что и так заплатил королю вполне достаточно. Любая из этих причин несущественна. Важно другое.

Напомним, что Бисмарк использовал лишь проценты с фонда, оставляя в неприкосновенности основные суммы. Поэтому обвинение Людвига II в том, что он, кроме собственной казны, подчистую растратил еще и фонд Вельфов, вообще не имеет под собой никакого основания.

После отказа Бисмарка Людвиг II, внезапно переставший получать уже вошедшее в привычку вспомоществование, на которое он рассчитывал, обратился к своему другу графу фон Хольнштайну с приказом немедленно изыскать новый источник финансирования в первую очередь строительства Херренкимзее. Напомним, что платежи фонда Вельфов все 10 лет проходили непосредственно через фон Хольнштайна, за что граф не стеснялся брать 10 % с каждой выплаченной суммы. Нетрудно подсчитать, насколько обогатилась казна самого фон Хольнштайна, и так одного из богатейших людей Баварии. Кроме того, граф был другом детства короля. Тот вправе был рассчитывать на то, что друг его понимает, ему благодарен и обязательно поможет (возможно, и из собственных финансов). Другими словами, Людвиг II внутренне никак не был готов к отказу.

Между тем со стороны фон Хольнштайна последовал именно отказ, причем в довольно резкой форме. Людвиг тоже вспылил; произошла ссора, результатом которой стало удаление графа от двора; вспыльчивость и раздражительность Людвига II в последнее время были общеизвестны.

Но «граф Макс» не просто обиделся — он решил, что его предали. Его — блестящего вельможу, обершталмейстера двора, представителя знатнейшей баварской фамилии,

находящейся в фактическом родстве с Виттельсбахами, старого товарища, правую руку короля, его «серого кардинала», как часто называли фон Хольнштайна за глаза! Не иначе король сошел с ума!

Мы помним, как болезненно фон Хольнштайн реагировал на предательство; какую психологическую травму нанесло ему первое предательство в его жизни — предательство матери. И как долго и целеустремленно вынашивал граф план мести той, которой к моменту свершения этой мести уже даже не было в живых.

Да, «граф Макс» умел ненавидеть и умел мстить! Людвиг поступил очень неосмотрительно, сделав такого человека своим врагом.

Между тем к моменту опалы фон Хольнштайна его «антипод» фон Лутц продолжал делать блестящую карьеру, получив в 1884 году титул барона. На должности председателя Совета министров он приобретал все больший вес в правительстве, одновременно консультируя короля, в частности, по финансовым вопросам.

Но именно после удаления фон Хольнштайна от двора в правительстве Баварии начинаются пока еще робкие и одиночные высказывания по поводу того, что неуемные траты короля могут быть результатом его душевного недуга. И Лутц начинает все чаще и внимательнее к ним прислушиваться. Кроме того, фон Хольнштайн вполне мог для начала, общаясь с тем же Лутцем, которого прекрасно знал лично, делиться с ним «приватной» информацией.

Время шло, и о ссоре с «графом Максом» Людвиг II предпочитал больше не вспоминать. 12 мая 1885 года, можно сказать, окончательно завершился этап «ухода в одиночество». В этот день король в последний раз присутствовал на спектакле Мюнхенского королевского придворного и национального театра, игравшемся для него одного (скрупулезно подсчитано, что это было 209-е такое представление). Дело в том, что в последнее время Людвига стало очень угнетать внимание к нему, как к монаршей персоне, со стороны населения. Об этом он писал еще Вагнеру в 1876 году, объясняя свое нежелание остаться на открытие первого Байройтского фестиваля. Но совсем побороть свою страсть к театру король не мог, и был найден весьма оригинальный выход — так называемые «сепаратные спектакли», представляемые для единственного августейшего зрителя. Никакое пустое и низкое любопытство толпы больше не отвлекало короля от Искусства, не мешало наслаждаться пьесой. Можно ли назвать «сепаратные спектакли» проявлением болезненной мизантропии? Осуждать всегда легко. Вспомните постоянные жалобы публичных персон на то, что они совершенно лишены личной жизни, что они устали от назойливых журналистов и неуравновешенных фанатов, что они «отдали бы все на свете, чтобы хоть ненадолго снова оказаться простыми людьми». Это далеко не всегда рисовка для публики; чаще всего такие признания искренни; испытание славой действительно выдержать очень не просто.

Людвиг устал, он уже не чувствовал себя королем. Во имя чего же продолжать испытывать страдания? Характерно, что только после ясного осознания «марионеточности» своей монархии Людвиг II начал сторониться толпы. Он не хотел быть клоуном, которым неизбежно начинал чувствовать себя на людях. А в театре такое чувство еще и обострялось. Только представить себе, что испытывал король, вполне достаточно, чтобы понять — Людвиг II достоин сострадания, а не осуждения.

Людвиг не любил Мюнхен; с этим городом было связано много неприятных воспоминаний, которые хотелось поскорее забыть — и забыть в любимых горах, заповедных лесах, на берегах озер. Вскоре «сепаратные спектакли» были заменены «сепаратными прогулками». С природой король тоже предпочитал общаться наедине, как и с искусством. Во многом то, что Людвиг II стал предпочитать одинокие ночные прогулки, вызвано аналогичными причинами, что и отказ от посещения публичных спектаклей. Днем его могли увидеть, узнать. Ночью он принадлежал только себе.

Именно в мае 1885 года король уехал из Мюнхена, как впоследствии оказалось, навсегда. Согласно баварской конституции монарх имел право не проживать в Резиденции в течение года, другими словами, не присутствовать лично на заседаниях ландтага, не отправлять официальных публичных церемоний. Но по истечении этого срока монарх обязан был появиться в столице. Это важно помнить, когда мы перейдем к финалу нашей драмы.

Король уехал, но практически неразрешимые финансовые проблемы продолжали довлеть над ним, словно проклятие. К середине 1885 года общая сумма долга королевской кассы составила 14 000 000 марок.