Люсьен Левен (Красное и белое)

Стендаль Фредерик

В эту минуту доктор, опасавшийся, что мадмуазель Берар из-за своей утонченной злобы договорится до чего-нибудь неправдоподобного, показался на пороге прихожей.

— Мадмуазель Берар, мадмуазель Берар, — сказал он с встревоженным видом, — у нее кровотечение! Скорей, скорей ведро со льдом, которое я принес под плащом!

Как только Анна-Мари осталась одна, Люсьен вышел из своего убежища и вручил ей кошелек; в эту минуту он, сам того не желая, увидел ребенка, которого она с осторожностью держала на руках и которому уже был месяц или два, а не несколько минут жизни. Но Люсьен этого не заметил. С притворным спокойствием он заявил

Анне-Мари:

— Мне немного не по себе. Я повидаю госпожу де Шастеле лишь завтра. Не займете ли вы разговором привратницу, пока я выйду?

Анна-Мари смотрела на него, широко раскрыв глаза. «Разве он тоже участвует в сговоре?» — думала она. К счастью для доктора, Люсьен знаком торопил ее, и у нее не хватило времени сболтнуть лишнее; ничего не сказав, она вышла в соседнюю комнату, чтобы положить ребенка на кровать, затем спустилась к привратнице. «Чем наполнен этот тяжелый кошелек, — думала она, — серебром или золотом?» Она отвела привратницу в глубь ее каморки, и Люсьен мог выйти незамеченным.

Он кинулся домой, заперся на ключ у себя в комнате и только тогда позволил себе вникнуть как следует в постигшее его несчастье. Он был слишком влюблен, чтобы в первую минуту дать волю гневу против г-жи де Шастеле. «Разве она когда-нибудь говорила мне, что никого не любила до меня? К тому же, по моей глупости, по моей величайшей глупости, установив со мною братские отношения, разве она была обязана признаваться мне в этом?.. Но, дорогая Батильда, значит, я уже не могу тебя любить?» — внезапно воскликнул он, разразившись слезами.

«Для мужчины было бы достойным выходом, — думал он через час, — отправиться к госпоже д'Окенкур, обществом которой я пренебрегаю уже месяц, и постараться взять реванш». С невероятным трудом, пересиливая себя, он оделся, но в последнюю минуту, собираясь выйти, грохнулся без чувств на пол посреди гостиной.

Он пришел в себя несколько часов спустя, когда на него наткнулся лакей, пришедший в четвертом часу ночи взглянуть, вернулся ли он домой.

— А! Вот он опять мертвецки пьяный! Ну и дрянь же у меня, а не хозяин! — воскликнул слуга.

Люсьен отлично услыхал эту фразу; сперва он решил, что он и в самом деле пьян. Но вдруг перед ним предстала вся чудовищная правда, и он почувствовал себя гораздо несчастнее, нежели вечером.

Остаток ночи он провел точно в бреду. На мгновение у него явилась низкая мысль отправиться к г-же де Шастеле и осыпать ее упреками. Он ужаснулся этой искушающей мысли.

Он письменно уведомил подполковника Филото, который, к счастью, временно заменял командира полка, о том, что заболел, и рано утром выехал из Нанси, в надежде, что его никто не заметит.

На этой прогулке, с глазу на глаз с самим собой, он отдал себе полный отчет в размерах обрушившегося на него несчастья. «Я больше не могу любить Батильду», — время от времени повторял он вслух.

В девять часов утра, находясь в шести лье от Нанси, он с ужасом подумал о том, что ему предстоит туда вернуться. «Мне надо мчаться во весь опор в Париж, чтобы повидать мать». О своих обязанностях военного он совершенно забыл; он чувствовал себя в положении человека, стоящего на пороге смерти: все на свете потеряло свое значение в его глазах; оставались только мать и г-жа де Шастеле. Для этой убитой горем души сумасбродная мысль о путешествии была утешением; это была единственная мысль, промелькнувшая в его сознании. Она несколько отвлекла его от мрачных дум.

Он

отослал лошадь в Нанси и написал подполковнику Филото, прося не разглашать его отсутствия: «Я секретно вызван военным министром». Эта ложь пришла ему на ум, лишь когда он взял перо в руки, так как им овладел смертельный страх преследования.

На станции он потребовал лошадь. Так как его растерянный вид внушал подозрения, ему не сразу дали ее; он объяснил, что командирован подполковником Филото из 27-го уланского полка в эскадрон того же полка, отправленный в Реймс для подавления взбунтовавшихся рабочих.

Трудности, встретившиеся ему при получении лошади на первой станции, больше не повторялись, и через тридцать два часа он оказался в Париже. Уже собравшись идти к матери, он подумал, что испугает ее своим видом; он снял комнату в ближайшей гостинице и только несколько часов спустя явился домой.

ПРИМЕЧАНИЯ

Стр. 166. Люсьена Левена выгнали из Политехнической школы… — Политехническая школа, созданная во время революции, всегда отличалась республиканским духом. Ее ученики сражались с правительственными войсками во время Июльской революции и участвовали в республиканских восстаниях начала 30-х годов. 5 июня 1832 года в Париже происходили похороны генерала Ламарка. На похоронах присутствовало, несмотря на запрещение, около 60 студентов Политехнической школы в полной форме. Похороны послужили сигналом к восстанию, одним из наиболее значительных эпизодов которого была борьба на баррикадах Клуатр-Сен-Мерри. 14 апреля 1834 года было подавлено республиканское восстание в Париже, во время которого произошло избиение на Трансноненской улице. 23 февраля 1834 года в Париже происходили беспорядки, вызванные законом, запрещающим без предварительного разрешения продажу на улице газет и брошюр. Принимая во внимание дальнейшее течение действия в романе, можно предполагать, что увольнение Люсьена из Политехнической школы произошло после 5 июня 1832 года.

…у владыки Тюильри… — Во дворце Тюильри находился двор Людовика-Филиппа.

Стр. 170. В середине 30-х годов происходили дебаты о праве наследования. Партия аристократов-феодалов требовала восстановления старого порядка наследования, согласно которому большую часть имущества, все земли и титул получал старший сын: при таком порядке легче можно было сохранить неприкосновенными огромные единоличные состояния, поддерживавшие экономическое могущество аристократии. Гражданский кодекс Наполеона предписывал распределение наследственного имущества между всеми детьми.

Стр. 172. Хемпден, Джон — деятель английской революции XVII века, родственник Кромвеля. Стендаль по ошибке называет его «фанатиком американской свободы». Когда Карл I в 1636 году ввел «корабельный налог», Хемпден, считая, что налог взимается незаконно, отказался его платить, несмотря на незначительную сумму, причитавшуюся с него.

…Двадцать седьмой… бросится… в атаку на этих изящных гусаров смерти, о которых Наполеон лестно отозвался в Иенском бюллетене… — «Гусары смерти» — знаменитые прусские полки, прославившиеся в войнах Пруссии с французскими императорскими войсками. Сражение при Иене (1806) — победа французских войск над прусскими.