Люси Салливан выходит замуж
Шрифт:
А вдруг я не умею заниматься сексом?
Как насчет того факта, что мы дружили уже более десяти лет? Разве мы сможем сюсюкать и сентиментальничать, как приличествует влюбленным голубкам, и при этом удерживаться от смеха?
И что, если он решит, что я никуда не гожусь? Он-то привык к женщинам с гигантскими грудями. Что он скажет, увидев мою яичницу?
Я так нервничала, что чуть не передумала.
Чуть. Но не передумала.
У меня появился шанс переспать с ним, и я была намерена использовать его на все сто процентов. Я любила его. И еще я хотела его.
Однако
Я напряженно присела на краешек кровати. Он сел рядом.
Господи, насколько же все проще, когда я пьяна!
— Что-то не так? — шепнул Дэниел.
— А что, если я покажусь тебе отвратительной?
— А что, если я покажусь тебе отвратительным?
— Но ты же классный! — хихикнула я.
— И ты тоже.
— Я ужасно нервничаю, — еле слышно призналась я.
— Я тоже.
— Я тебе не верю.
— Честно, — сказал он. — Вот, потрогай, как бьется сердце.
Я встревожилась еще больше. В прошлом меня уже не раз брали за руку якобы затем, чтобы положить на волнующуюся грудь молодого человека, а вместо этого молодой человек клал мою ладонь на эрегированный член и с большой скоростью двигал ею по упомянутому члену вверх и вниз.
Но Дэниел не обманул меня и прижал мою ладонь к своему сердцу. И — да, похоже, там действительно царило некоторое смятение.
— Я люблю тебя, Люси, — шепнул он.
— Я тоже тебя люблю, — смущаясь, сказала я.
— Я хочу поцеловать тебя.
— Хорошо.
Я повернулась к нему лицом, но зажмурилась. Он поцеловал мои глаза, брови, лоб, потом снова опустился до самой шеи. Легкие, дразнящие, невыносимо приятные поцелуи. Затем он поцеловал меня в утолки рта и нежно прикусил мою нижнюю губу.
— Хватит уже изображать из себя тонкого искусителя, — пробормотала я. — Поцелуй меня как следует.
— Ах так? Значит, тебе не нравятся мои приемы? — засмеялся он.
Дэниел улыбнулся так, как умел это делать только он. И я поцеловала его — не могла не поцеловать.
— Кажется, ты говорила, что нервничаешь, — сказал он.
— Ш-ш-ш. — Я прижала палец к его губам. — Я ненадолго забыла об этом.
— Что скажешь, если я лягу, и ты ляжешь рядом, и я обниму тебя? — спросил он, увлекая меня на кровать. — Или это тоже в стиле тонких искусителей?
— Нет, на постель ты меня повалил достаточно неуклюже, — ответила я в его грудную клетку.
— А могу я надеяться, что ты еще раз поцелуешь меня, Люси? — прошептал он.
— Можешь, — тоже шепотом сказала я. — Но, пожалуйста, воздержись от своих отработанных годами приемчиков, типа срывания с меня лифчика одним движением.
— Не волнуйся. Я провожусь с ним не менее пяти минут.
— И я не потерплю всяких там фокусов, вроде выхватывания моих трусов откуда-то из-за спины. Слышишь? — сварливо предупредила я.
— Но это же мой главный козырь! —
Я снова поцеловала его и немного расслабилась. Было просто замечательно лежать рядом с ним, вдыхать его запах, трогать его прекрасное лицо. До чего же он сексуален!
— Ты действительно любишь меня? — спросила я в который уже раз.
— Люси, я очень, очень тебя люблю.
— Нет, я имею в виду, ты действительно по-настоящему меня любишь?
— Я действительно по-настоящему тебя люблю, — сказал он, глядя мне в глаза. — Сильнее, чем я кого-либо и когда-либо любил. Я люблю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить.
На секунду я поверила. Только на секунду.
— Правда? — спросила я.
— Правда.
— Нет, Дэниел, ты не понял. Ты меня правда любишь?
— Да, я тебя правда люблю.
— Ладно.
После небольшой паузы я забеспокоилась:
— Ты ведь не против, что я тебя все время об этом спрашиваю?
— Нет, конечно.
— Просто я хочу быть уверена.
— Я отлично тебя понимаю. Ты мне веришь?
— Верю.
Мы лежали и улыбались друг другу.
— Люси, — сказал Дэниел.
— Что?
— Ты действительно любишь меня?
— Да, Дэниел, я действительно люблю тебя.
— Нет, Люси, — смутился Дэниел, — я спрашиваю, действительно ли ты любишь меня по-настоящему? В смысле в самом деле по-настоящему действительно?
— Я в самом деле по-настоящему люблю тебя, Дэниел. Действительно.
— Правда?
— Правда.
Медленно, очень медленно он раздел меня, причем мастерски запутал все, что можно было запутать, дернул за все, за что дергать было нельзя, и при этом еще заело молнию. Расстегнув одну пуговицу, он целовал меня в течение часа или около того и только потом приступал к следующей застежке. Он покрыл поцелуями каждый сантиметр моего тела. Почти каждый. Я была ему крайне благодарна за то, что он оставил в покое мои стопы. Почему-то в последнее время мужчины считали своим долгом облизать все десять пальцев на ногах женщины, прежде чем приступить непосредственно к сексу. (Несколько лет назад обязательным элементом программы был куннилингус. Мне всегда казалось, что с тем же успехом я могла бы наблюдать, как сохнет краска.) Я не очень-то любила подпускать мужчин к своим стопам, особенно если они не предупреждали заблаговременно о своем желании побаловаться с ними — достаточно заблаговременно, чтобы я успела сделать педикюр.
Итак, Дэниел целовал меня и расстегивал пуговицы, целовал меня и снимал мою рубашку с одной моей руки, целовал меня снова и снимал рубашку со второй руки, целовал меня снова и не отпускал замечания относительно серого цвета моих белых трусов, целовал меня и говорил, что моя грудь не похожа на яичницу, целовал меня снова и снова и говорил, что она скорее напоминает булочки для гамбургеров, и снова целовал меня.
— Ты такая красивая, Люси, — повторял он. — Я люблю тебя.
Это продолжалось до тех пор, пока на мне не закончилась одежда.