Люси Салливан выходит замуж

Кейс Мариан

Было что-то очень эротическое в том, что я лежала совсем голая, а он был одет.

Я обхватила грудь руками и свернулась клубком.

— Скидывай свою экипировку, — хихикнула я.

— Как ты романтична! — ответил Дэниел и оторвал от моей груди сначала одну мою руку, а потом и вторую. — Не прячься. Ты слишком красива для этого. — И он мягко распрямил мои подтянутые к животу ноги.

— Отстань, — сказала я, стараясь скрыть свое возбуждение. — Не знаешь, как так получилось: на мне нет ни лоскутка, а ты полностью одет?

— Если ты настаиваешь,

то я могу раздеться, — поддразнил меня Дэниел.

— Ну так раздевайся, — сказал я своим самым деловым тоном.

— Попроси как следует.

— Нет.

— Тогда тебе придется самой меня раздеть.

И я раздела его. У меня так дрожали пальцы, что я еле справилась с мелкими пуговицами на его рубашке. Но результат стоил всех моих усилий. У Дэниела была такая красивая грудь, такая гладкая кожа, такой плоский живот!

Мое внимание привлекла темная полоска волос, растущих у него на животе. Я провела по ней пальцем от пупка до пояса брюк. Я задрожала, услышав, как ахнул от моего прикосновения Дэниел.

Краешком глаза я рискнула взглянуть в область ширинки и была испугана и восхищена тем, как натянулась ткань брюк.

В конце концов я набралась смелости и приступила к расстегиванию многочисленных пуговиц и молний на брюках Дэниела. Поскольку я не была привычна к мужчинам в костюмах, сложная система застежек вызвала у меня значительные затруднения.

Совместными усилиями мы справились и освободили из заточения эрегированный член Дэниела.

Тест на нижнее белье Дэниел прошел. Чего нельзя было сказать обо мне. Мои трусики повидали на своем веку многое, в том числе — и неоднократно — случайную загрузку в стиральную машину с темным бельем.

Дэниел был великолепен и — что делало его еще более привлекательным — несовершенен. Его тело было прекрасно, да, но все же пособием по анатомии мышц я бы его не назвала.

Прикасаться голым телом к его голому телу было неописуемо приятно. Я вся вдруг стала такой чувствительной; кожу моих рук покалывало, когда я обхватила ими широкую спину Дэниела. Жесткость его бедер в сочетании с мягкостью моих вскружила мне голову, его твердость и моя влажность вместе давали взрывоопасную комбинацию.

Смущение, стеснение, неуверенность исчезли. Осталось только желание. Я взглянула на него — и со мной не случился приступ истерического смеха. Мы перешли за грань — мы больше не были Дэниелом и Люси, мы стали мужчиной и женщиной.

Меры предосторожности мы заранее не обсуждали, но когда подошел ответственный момент, мы оба повели себя как зрелые личности, живущие в ВИЧ-инфицированные девяностые. Дэниел извлек откуда-то презерватив, и я помогла ему надеть его. И потом… это… ну вы знаете…

Он кончил примерно через три секунды, зажмурив глаза. У меня чуть мозг не взорвался от наплыва чувств (эротических!), когда я увидела — и услышала, — в каком он был экстазе. Благодаря мне.

— Прости, Люси, — выдохнул он. — Я не смог остановиться. Ты так красива, и я так давно хотел тебя.

— Я-то

считала, что ты в постели безупречен, — шутливо пожаловалась я. — Никогда бы не подумала, что ты страдаешь преждевременной эякуляцией.

— Я не страдаю никакой преждевременной эякуляцией, — горячо запротестовал он. — Со мной такого не случалось со школьных лет. Дай мне пять минут, и я докажу тебе.

Я улеглась в кольце его рук, а он целовал меня и гладил по спине, по бедрам и животу. И через восхитительно короткий промежуток времени он снова занялся со мной любовью.

Второй подход был бесконечно долгим. Дэниел делал все то, о чем я могла только мечтать, и делал это до невозможности медленно и нежно, и все его внимание было сконцентрировано только на мне. Никто раньше не был со мной в постели столь бескорыстен и столь внимателен к моим желаниям. И оргазм, который я испытала, был невероятной силы, я сотрясалась и дрожала, с широко раскрытыми от шока и наслаждения глазами.

Когда Дэниел кончал второй раз, он не закрыл глаза, а неотрывно смотрел на меня. Я буквально растаяла, до того это было эротично.

Мы бросились друг другу в объятия, стремясь как можно крепче прижаться друг к другу, стать как можно ближе.

— Если бы человеческая кожа застегивалась на молнию, я бы расстегнул ее и положил тебя внутрь себя, — шепнул Дэниел. И я вполне разделяла его чувства.

Некоторое время мы лежали молча.

— Ну вот, видишь, вроде все прошло неплохо, да? — спросил Дэниел. — И чего ты так боялась сначала?

— Чего только я не боялась. — Я засмеялась. — Боялась, что тебе не понравится моя фигура. Что ты заставишь меня делать странные вещи.

— У тебя изумительно красивая фигура. И о каких странных вещах ты говоришь?

— Ну-у… ни о каких.

— Нет, ты меня заинтриговала. Может, я чего-то не знаю? Ну-ка, рассказывай!

— Все ты знаешь, — неуклюже отнекивалась я.

— Нет, не все.

— Ладно, расскажу, — решилась я. — Знаешь, бывают такие мужчины, которые говорят девушке примерно следующее: «Не встанешь ли ты на голову, да, вот так, ничего, что немного больно, говорят, что со временем становится легче, так, а теперь разведи ноги на сто тридцать градусов, я войду в тебя сзади, а ты двигай ногами и всем телом, имитируя пинцет, опускаясь при этом примерно на восемь дюймов, нет, я же сказал — восемь дюймов, а у тебя тут все десять, стой, дура, хватит, ты же убьешь меня!» Вот чего я боялась.

Дэниел смеялся и смеялся, и от этого мне тоже было хорошо.

А потом, сонные, расслабленные, мы снова любили друг друга.

— Который час? — спросила я где-то посреди ночи.

— Около двух.

— Тебе завтра надо идти на работу?

— Надо. А тебе?

— Тоже. Пожалуй, нам не мешало бы немного поспать, — сказала я.

Но мы не заснули. Я страшно проголодалась, и Дэниел сходил на кухню и вернулся с пакетом шоколадного печенья. Мы лежали, ели печенье, обнимались, целовались и болтали ни о чем.