Люси. Истоки рода человеческого
Шрифт:
Однако проводить раскопки значило вторгаться в вотчину французов. Тайеб посоветовал Харрису держаться подальше от того места, где работала Элен Рош. Так как никто точно не знал, в какой части склона находился ее раскоп, я сказал Харрису, чтобы он копал на другой стороне оврага.
Харрис занялся раскопками, а я приступил к расчистке окаменелостей. У меня с собой были кое-какие прошлогодние находки с участка 333, все еще не очищенные и не описанные. Я привез небольшой насос для подачи сжатого воздуха в инструмент, которым мы пользовались в лаборатории. Это было пневматическое приспособление, миниатюрный отбойный молоток, с помощью которого мы скалывали породу, покрывавшую ископаемые остатки. При очистке зубов пользоваться
Едва я успел расположиться с окаменелостями, как появился Харрис. По его словам, он нашел место, богатое орудиями, и вернулся за помощью. Будучи студентом, я участвовал в раскопках индейских поселений в Соединенных Штатах. Мне не нужно было объяснять, как держать в руках рейку, пользоваться теодолитом и делить участок на квадраты. Мы отправились вдвоем с Харрисом и приступили к работе. Через некоторое время мы вырыли раскоп 3,5 на 3,5 метра и глубиной чуть более полуметра. Мы нашли больше двадцати орудий, часть коренного зуба слона и несколько костных фрагментов. По расположению слоев я понял, на каком уровне стратиграфической колонки найдены орудия: мне показалось, что я могу различить слой пепла ВКТ, который Аронсон и Уолтер использовали для датировки в другой части отложений. Однако, чтобы убедиться в этом, я попросил Уолтера взять образцы для отправки в Кливленд. Познакомившись со стратиграфией, Уолтер сказал, что на первый взгляд орудия расположены где-то между туфами ВКТ-2 и ВКТ-3; тогда их возраст около 2,5 млн. лет — значит, мы нашли древнейшие орудия в мире.
Судя по древности и местам находок олдованских и ашельских орудий, творцом олдовайской культуры был, вероятно, Homo habilis, а ашельской — Homo erectus. Найденные в Хадаре олдовайские орудия древностью в 2,5 млн. лет позволяют предположить, что возраст Homo habilis не меньше, так как нет убедительных доказательств, что австралопитеки изготовляли орудия какого-либо типа. Повидимому, каменные орудия — это изобретение Homo.
Найденные нами орудия были сделаны из базальта по определенному плану и даже несколько более искусно, чем олдувайские. Это была совершенная неожиданность; она как будто подкрепляла высказанное мною публично мнение, что крупные гоминиды в Хадаре относились к роду Homo. Могли ли австралопитеки создавать такие орудия? Не думаю. Мысленно я уже прикидывал, что будет главным в работе экспедиции на следующий год — повсеместные поиски орудий или штурм богатого костными остатками горизонта в верхней части оврага на участке 333. А может быть, и то и другое? В последнем случае экспедицию придется расширять, что потребует увеличения ассигнований. Однако, располагая остатками самого древнего человека и древнейшими в мире орудиями, которые можно было использовать как приманку для общественных фондов и отдельных меценатов, я чувствовал, что крепко стою на земле.
Правда, наши дела в Париже оказались не слишком удачными. Элен Рош узнала о вторжении на «ее» территорию и пожаловалась Тайебу. Обсуждение конфликта отложили до сентября 1977 года, когда обе заинтересованные стороны должны были приехать в Найроби на Панафриканский конгресс. Там все уладилось. Немалую роль в этом сыграли мои отношения с Тайебом, которые неизменно строились на принципах
— Если вы хотите пригласить Харриса в экспедицию на будущий год, — сказал Тайеб после конференции, — мы придумаем, как его использовать. Я уверен, что он и Рош сработаются.
— Я и сам надеюсь на это. Если мы действительно намерены утверждать, что орудиям два с половиной миллиона лет, нам нужно подкрепить это безупречными археологическими данными; ведь у всех глаза полезут на лоб от изумления.
— Уж это точно, — согласился Тайеб.
Конференция в Найроби состоялась через несколько месяцев после окончания полевого сезона. Лагерь был уже закрыт, и почти все участники экспедиции разъехались. Я запаковал находки и отправился с ними в Аддис-Абебу, поручив окончательную эвакуацию лагеря Грею и двум его помощникам. Как обычно, в последние дни мы доели все припасы. В день моего отъезда Кабете сделал грандиозный омлет из одного-единственного яйца страуса. Его хватило на одиннадцать человек, и все были в восторге от этого блюда.
У Грея оставалось много работы. Надо было упаковать для хранения обширную коллекцию костей ископаемых животных, которую мы из-за ее большого объема не могли вывезти в США. Палатки, кровати, кухонные принадлежности, фильтры для воды, столы, стулья, походные лампы были загружены в машины. Пустые консервные банки, картонные ящики, мотки проволоки и веревок, куски полиэтилена и другие «ценные вещи» разобрали афары: женщины стали обшаривать территорию лагеря еще до того, как караван грузовиков с ревом и грохотом, трясясь на ухабах, тронулся в долгий путь к расположенной на высоком плато столице Эфиопии.
Тем временем я уже прибыл в Аддис-Абебу с новыми окаменелостями с участка 333, а также небольшой выборкой прошлогодних находок, которые мне удалось в последнюю минуту очистить от породы.
Основная масса ископаемых остатков, собранных в 1975 году на участке 333, оставалась в Соединенных Штатах, где с ними продолжали работать мои сотрудники. Я договорился, чтобы кто-нибудь из них в самый последний момент привез окаменелости в Эфиопию и сообщил мне о том, что еще не успели сделать. После этого мне предстояло решить, нужно ли обращаться в музей с просьбой об отсрочке возвращения находок. Тот факт, что я взял на себя труд привезти все вверенные мне предметы обратно, должен был, мне казалось, свидетельствовать о моей надежности и добрых намерениях.
Как и было задумано, почти одновременно со мной в Аддис-Абебу прибыла одна из моих сотрудниц Бобби Браун. Она привезла с собой все находки и сообщила, что многие отливки еще не сделаны. Я представил все окаменелости властям. Поскольку в прошлом году опись составлялась под наблюдением Алемайеху, представителя министерства культуры, он же должен был зафиксировать возвращение коллекций. Я не был уверен, что он придет. Но, к моему огромному облегчению, он вскоре появился, проверил сохранность находок и подтвердил, что они возвращены полностью. Все шло так гладко, что я рискнул попросить некоторые окаменелости назад для окончания работы над ними. К моему удивлению, просьба была удовлетворена.
Разобравшись с коллекцией 1975 года, я занялся находками 1976–1977 годов. Чтобы оформить бумаги на вывоз, необходимо было присутствие другого эфиопского представителя — Гетачеу, который вместо Алемайеху наблюдал в прошедшем сезоне за ходом полевых исследований. Его не пришлось долго ждать, он вскоре прибыл и на следующий день вместе со мной пошел в министерство культуры, где были составлены списки коллекций, поступивших в музей и вывезенных оттуда. Они были представлены постоянному секретарю министерства, энергичному молодому человеку, который, приветливо улыбаясь, поставил на бумагах свою размашистую подпись. Была уже половина шестого. Через полчаса секретарь поехал домой и был убит у своего порога.