Лютня и всё такое
Шрифт:
— А ты знаешь, где живет доктор, детка?
Девочка неопределенно показала вдоль улицы.
Лютик задумчиво покусал губу.
— Знаешь что, — сказал он наконец, — мы можем тебя проводить. К доктору. Сейчас на улицах, ну… немножко опасно. Много плохих людей.
— Да, — согласилась девочка, — мама говорила, чтобы я сама не ходила на улицу. Ни-в-коем-случае. Потому что бывают нехорошие люди. Они грязные и от них пахнет. И они могут обидеть. И они говорят плохие, грубые слова. А вы не можете сами сбегать за доктором,
Видимо, подумал Лютик, она решила, что мы для этого достаточно грязные.
— Нет, детка. Мы торопимся по своим делам.
— Лютик, — тихо сказала Эсси, — можно тебя на минутку?
— Я знаю, что ты мне скажешь, куколка, — так же шепотом ответил Лютик.
— Я тоже знаю, что ты мне скажешь. Ты скажешь — сколько детей сейчас умирает в этих тихих домах, за этими тихими закрытыми окнами. Какой смысл возиться с одной-единственной…
— Я же предложил проводить ее к доктору. Не могу же я тащить ее силой.
— Но если доктор… мало ли что с доктором. Бедная девчушка.
— Вполне богатая.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты хочешь позволить ей умирать здесь в горячке, без помощи, без поддержки? Или стать жертвой мародеров? А мародеры будут, Лютик. К вечеру, когда станет понятно, что власти бессильны, что… Геральт бы этого не допустил…
Эсси нахмурилась, огромные синие глаза уставились в одну точку. Лютик знал этот взгляд.
— Он бы сделал все, что мог. Он бы…
— Нечего мне тыкать в глаза Геральтом, — вспылил Лютик, — почему ты сразу готова считать меня подонком?
— Прости, я не хотела.
Девочка с интересом рассматривала их, словно ожидая, когда они начнут говорить плохие, грубые слова. Потом на всякий случай опять сделала книксен.
— Тогда, может, вы проводите меня к доктору, сударь? Я, пожалуй, лучше, пойду с вами, — с достоинством сказала она, — вы все-таки не очень грязные. Я думаю, бывают еще хуже.
— Валяй, — Лютик безнадежно махнул рукой, — так куда идти? Вон туда?
— Совершенно верно. Там будет большой дом с колоннами, больше нашего. И сад. Потом еще сад, а потом дом, где живет доктор. У него хороший выезд, знаете? Почти как наш. Только наши вороные, а у него серые в яблоках.
— Ясно. Серые в яблоках.
Что мы будем делать, если доктор тоже превратился в пациента? Таскать за собой эту писюшку?
— Я думаю, мама умирает, — рассуждала девочка, топоча по гладким блестящим спинкам булыжников, — и я останусь сиротой. Тетя Агата сказала, что я буду когда-нибудь богатой наследницей.
— А папа? — осторожно осведомился Лютик.
— Папа уже умер, — пояснила девочка. Лютик так и не понял, умер папа только вот сейчас, или отошел в иной мир давно, но выяснять не стал.
— Бедняжка, — сказала Эсси и шмыгнула носом.
— Сирот все жалеют, — девочка доверчиво вложила ручку в ладонь Лютика, — дают конфеты и все такое.
— Будем надеяться, — неопределенно
— И гувернантки к ним не ходят, — мечтательно сказала девочка.
— Детка, — сказал Лютик, — помолчи, а?
Где-то совсем близко звякнуло, осыпаясь, стекло. Мародеры явно не желали дожидаться вечера.
И правда, ведь можно и не дождаться. А у меня только лютня и две бабы, причем одна совсем малышка. Правда, на таких тоже найдутся любители.
— Пошли быстрее, — Лютик стиснул нежную ручку чужой девочки и прибавил шагу.
— Лютик, что там? — забеспокоилась Эсси.
— Я думаю, нехорошие люди, — рассудительно сказала девочка.
— Верно, — согласился Лютик, ища глазами подходящее укрытие, — нехорошие люди.
— А разве вы их не убьете?
— Чем? — сухо спросил Лютик, — вот этой лютней?
— А кинжала у вас разве нет? Мне гувернантка читала про приключения благородного разбойника Орландо. Этот Орландо, когда на него напали целых десять неблагородных разбойников…
— Помолчи, пожалуйста, — сквозь зубы сказал Лютик. В тени массивной, сложенной из камней ограды, он застыл, другой, свободной рукой сделав знак Эсси, чтобы она тоже остановилась, и прислушался.
Звон стекла раздался снова, но уже чуть дальше. Еще дальше. Потом — дальний женский крик.
— Ну чего ты от меня хочешь, чего? — уныло пробормотал Лютик, поймав взгляд Эсси.
— Ничего, — та чуть пожала плечами.
Я не ведьмак, думал Лютик, пытаясь смирить колотящееся сердце. Я не борюсь с чудовищами. Не вступаюсь за слабых и угнетенных. Я трусоват, если честно, но поэту можно быть трусоватым. Специфика профессии. Слишком развитое воображение. А война никогда не кончается. И все чаще и чаще чудовищами оказываются люди…
— Они же тоже обречены, — печально сказала Эсси, — неужели они этого не понимают?
— В том-то и дело, что понимают. Пошли. Только тихонько. И держись ограды, Эсси. Видишь, какой густой плющ…
— Уже скоро, — сказала девочка, — а мы прячемся, да? Благородный разбойник Орландо тоже прятался. Когда его преследовали слуги барона Чернолесского… Он вырыл себе такую маленькую пещерку… своим кинжалом… А доктор тоже красивый. Почти как благородный разбойник Орландо. Только старый. Вроде вас.
— Вот спасибо, — рассеянно отозвался Лютик, прислушиваясь к дальним шумам. Черный дым, валящий из ремесленных кварталов, уже стоял плотной стеной, и хотя еще не добрался сюда, вверх, благодаря вечернему бризу, в воздухе ощутимо пахло гарью.
Доктор оказался молодым и красивым — каким и положено быть доктору богатого квартала, у него были роскошные, однако, аккуратно подстриженные кудри и роскошный жилет. Выезд у него был тоже роскошный, прекрасная пара, подумал Лютик, прекрасная. И он как раз садился в коляску. Коляска была тоже неплохая, хотя и без особых излишеств.