Лжедмитрий. Царская плаха
Шрифт:
– Этот шустрый, что начальствует, Дмитрий? – спросил Коренев.
– Он и есть, – ответил кум.
– Гляди, мал еще, а распоряжается.
– На то он и царевич.
– Смотрю, Михайло Федорович уже приложился к чарке, шуба нараспашку, шапка набок, лицо раскраснелось, как от мороза.
Табанов усмехнулся.
– Скажешь тоже, к чарке. Да в нем этих чарок с десяток, не меньше. Он пьет не ими, а ковшами.
– Ты-то откуда знаешь?
– Знающие люди говорят.
– Люди наговорят. Хотя
– Да, почти не пьет.
– А царевич молодец, ловко у него все получается. Только вот слышал я, будто падучая хворь его нередко валит.
– Молва идет, будто хворь эту на царевича ведуны наводят по приказу Бориса Годунова.
– Ему-то зачем?
– Как зачем? Царь Федор слабый да болезный, детей у него нет, зато жена Ирина – сестра Бориса. Тот метит престол заполучить, коли преставится Федор Иванович и не будет наследника по крови. А вон он, царевич Дмитрий.
– Ты намекаешь, что Годунов хочет извести Дмитрия?
– Я, Ерема, ни на что не намекаю. Говорю, что от людей слышал. Да и Катерина моя дружится с Ариной Тучковой, кормилицей Дмитрия.
– Это с той, что у крыльца стоит?
– С той самой, понятно дело. Рядом с ней мамка царевича Василиса Волохова да постельница Мария Колобова. С Дмитрием Петруша Колобов, Бажен Тучков, Гришка Козловский.
Коренев сдвинул шапку на затылок и спросил:
– А Катерина твоя не говорила, что за люди при дворе Марии Федоровны объявились? Я слыхал, что это москвичи. Более ничего.
Табанов объяснил:
– Дьяк Битяговский с семейством. Говорят, к Годунову близок.
– Значит, тот и послал дьяка, но зачем?
– Не по душе, видно, Москве, что в Угличе наследник подрастает.
– Им какое до того дело?
– Дело до Дмитрия у Москвы есть, и немалое. Не дай Господь, помрет царь Федор, тут-то свара за престол и начнется.
– А чего свара? Ясно же, что царствовать будет Дмитрий.
– Не все так просто. Борису это невыгодно.
– Почему?
– Потому. Головой думай. Скажи, кто ныне правит государством?
– Федор Иванович.
– Годунов, Ерема, правит. Федор так, для показа. Он на троне сидит, бояр принимает, послов иноземных, бумаги подписывает. А всеми делами от его имени заправляет Годунов. Он и указы для царя пишет. Коли Ирина Федоровна родит сына, то он станет прямым наследником. Но долго ли проживет? Ежели Борис задумал царем стать, то все сметет на своем пути. Он и племянника родного не пожалеет. Чего уж говорить о Дмитрии? А вот коли Нагие защитят мальчонку, он взойдет на престол, тогда и Годунову конец. Не простят они Борису унижений. Потому-то и невыгодно Годунову, чтобы Дмитрий жил.
– Довольно об этом, Федор, голова идет кругом. Господь
Мальчишки как раз закончили лепить третьего снеговика, самого большого, с кривой морковью вместо носа. Дмитрий подбежал к дяде, Михайлу Нагому, и тот дал ему свою саблю.
Вернувшись на прежнее место, Дмитрий громко крикнул:
– Это бояре. Главный среди них Борис Годунов, вот он, самый здоровенный. Я же царь, могу делать, что хочу. И сделаю. – Дмитрий подошел к снеговикам и стал рубить их саблей.
Начал он с большого, раскромсал на куски всех трех, остановившись, обернулся к притихшей толпе и заявил:
– Так вот будет с боярами, когда я стану царствовать.
К мальчикам подошел Осип Волохов, сын Василисы, мамки царевича, и спросил:
– Что, Дмитрий, вот так всех бояр и изрубишь?
– Изрублю!
– Это ты сейчас такой смелый. Крушить снеговиков большой отваги не надо.
Дмитрий сжал рукоятку сабли.
– Зачем так говоришь, Осип? Может, хочешь проверить, хватит ли у меня отваги срубить твою голову?
Волохов побледнел. Василиса бросилась было к мальчишкам, но ее остановил Михаил Федорович:
– Не лезь, хуже сделаешь. Я успокою Дмитрия. – Он направился к царевичу.
Тот видел, как струсил Осип, и распалялся все больше.
– Что молчишь? Я же могу только снеговиков рубить?!
– Убери саблю, Дмитрий. Извини. Я сказал, не подумавши.
– Нет, Осип, ты думал, что говорить. Унизить меня захотел, опозорить перед товарищами?
– Но я тоже твой товарищ.
– Ты не товарищ. Я мамке скажу, чтобы больше не пускала тебя во двор.
– Но почему, Дмитрий? Я же извинился.
– Уходи, иначе порублю! Да сначала поклонись, как положено.
Но тут Волохов уперся.
– А вот не поклонюсь и не уйду. Ты еще никто, и никому не ведомо, станешь ли государем. Без тебя есть кому на Москве править.
Дмитрий побагровел, губы его сжались в нить.
– Вот как! Ну, получай, собака! – Царевич поднял саблю.
Тут-то и подоспел Михаил Федорович.
Он перехватил руку племянника, забрал саблю и крикнул Волохову:
– Пошел отсель, да быстро! – Дядя обнял царевича. – Ты что, Дмитрий? Разве можно так?
– А как можно, когда надо тобой открыто изгаляются? И кто? Холоп какой-то.
– Но ты же играл с ним, дружил. Неужто и на самом деле рубанул бы?
– Да.
– Нельзя так, Дмитрий!
Коренев повернулся к куму.
– Слыхал, Федор!
– Не глухой и не слепой.
– А царевич-то в отца пошел. Как он снеговых бояр порубал! Едва Осипа не убил за то, что тот супротив него пошел. А речи-то какие говорил, хоть и мал еще. Настоящий царь растет. Как отец Иван Васильевич править будет.