M&D

Московцев Федор

– А что куда делся… У него там неприятности в Джонсоне. Те Стеррады, что вы купили, не пошли ему в план. Ему не засчитали эти двести пятьдесят тысяч.

– Но ведь это полностью его заслуга, он сделал нам презентацию, и мы решили купить у вас стерилизатор! – удивилась Вера Ильинична.

– Эти деньги пошли Виленской в план, и она получила премию. Она занимается Стеррадами, и доказала начальству, что эта продажа – результат её работы. Вениамин объявил бойкот, сидит дома, и забил на командировки. Не поехал на sales-meeting в Турцию и даже продинамил поездку в Штаты на конференцию – там собираются важные дядьки, в том числе ваш земляк, кардиохирург Акчурин, оперировавший Ельцина. Вместо Штейна туда поехала Виленская. Сам

он отключил сотовый и строит дом.

Нона Ильинична закурила сигарету.

– Это, я считаю, глупо. Надо не сидеть дома, а поехать в Москву, и отстоять свои права. И эта московская девушка правильно сделала, что перехватила деньги у такого размазни.

– Это несправедливо, Нона, мы должны ему помочь! Давай позвоним в Джонсон!

– Вы тут неправы, Вера Ильинична! Если б мы сидели каждый по домам, у нас бы не было ни этих Стеррадов, ни генетической лаборатории, ничего бы не было. Даже сейчас, когда у нас отняли финансирование, мы смогли что-то сделать. Вот, упали на хвост КМИЗу, вышли на «Татхимфармпрепараты», и так далее. Закроется лавочка – другое что-нибудь придумаем.

– Ты считаешь, не надо помогать ему?

– Он в состоянии сделать это сам.

Некоторое время «барышни» спорили, в итоге Вера Ильинична уступила Ноне Ильиничне:

– Хорошо, мы не будем его вытаскивать.

И обратилась к Андрею.

– Как твой наследник?

– Мы сказали первое слово – в день, когда нам исполнилось полгода.

– Какое?

– «Папа», какое же ещё? Он сидел на диване, я встал перед ним на колени, и говорю: «Алик, ну скажи «папа», ну, пожалуйста: «папа», «папа». И он сказал – сначала просто «па», а потом полностью выпалил: «папа»!

И Андрей закончил гордо:

– Вот так!

– Тут не обошлось без маминого вмешательства, – уверенно сказала Вера Ильинична. – Это она тебе сделала приятное – научила сына. Кто ж ещё, ты ведь всё время в командировках.

Андрей потянулся за сигаретой – обе «барышни» курили, и ему приходилось за компанию. Нона Ильинична поинтересовалась, не начал ли он строить себе дом.

– Всё это пустое, всё лирика, – ответил он. – Скажу, как доктор доктору: строительство дома – это конец. Напоминает строительство пирамиды – строишь её, чтобы упокоиться в ней, когда стройка закончится. Вот что такое – строить самому. Если построил дом и ещё жив, начинаешь делать часовню, на очереди – усыпальница там, или склеп.

– Что-то совсем мрачно, сразу видно, работал в морге, – заметила Вера Ильинична. – Что же теперь, не жить в частном доме?

– Послушайте, дело не в том, жить или нежить. Дело в самом процессе. Хочешь дом – купи готовый, и отправь заместителя проверить, работает ли санузел, не протекает ли крыша – всё равно сам не рубишь в этом. Опять же, тут вопрос не в цене, не в том, что купить всегда дешевле – можно поторговаться, или кто-то нуждается, отдаёт по дешёвке; а когда строишь сам, попадёшь на стройматериалах, и строители всяко на**ут. Дело не в этом. Дело в том, что, когда ты замыкаешься в четырёх стенах, зацикливаешься на процессе строительства, то теряешь связь с реальностью. А стройка может длиться бесконечно – сначала коробка, потом отделка, ремонт, там, глядишь, трубу прорвало, там замок заклинило. Опять же, если всё в порядке, открываются новые горизонты, другие вопросы начинаются: часовня, усыпальница, склеп… Но все эти горизонты находятся в пределах того порочного круга, который человек сам себе очертил – возведение стен. Замкнуться внутри них – значит уподобить себя петухам, удел которых стеречь кур.

Он потянулся за новой сигаретой. Улыбнувшись, спросил Нону Ильиничну:

– Как там ваш, не женился?

Она чуть не поперхнулась мартини:

– Напугал меня как, бог с тобой! Повезло – мы оказались не такие большие. Нас обошли и выбрали взрослого мужчину. Конечно, поплакал наш жених, погоревал, да и успокоился. Ну, не

стреляться же из-за какой-то мартышки! Хорошо, что всё случилось летом – учебный год на носу, выпускной класс, в следующем году – поступление в институт. Нам сейчас не до любви.

И добавила:

– Берегись десятиклассниц, Андрей! Со своими горизонтами…

Штейна больше не вспоминали. «Мы не будем его вытаскивать», – это было приговором. «Барышни» имели большое влияние на «Джонсоне», поэтому могли заявить, что будут работать только с Штейном, как зимой поставили ультиматум – только Совинком, и никто другой. Город Казань стал последним пунктом, откуда Штейн был вытеснен. Теперь он сделался совершенно никчемен: новых клиентов не нарабатывал, а старые не хотят с ним иметь дело.

Глава 102

Арина позанималась с Кириллом, уложила его спать, походила по квартире, тревожно размышляя, куда пропала Таня, и чем она может заниматься в ночи, посмотрела сериал, снова походила по квартире, пробовала читать, но мысли были устремлены к дочери, шляющейся непонятно где. Зачем ей было позволено ходить на дискотеки, ничего хорошего от этого не жди!? Почему нигде не сказано, как научить дочерей выбирать правильных парней?!

Какое-то время она занимала себя тем, что выбирала чай. Травяной – потянет в сон, а ей нужно дождаться Таню и провести с ней беседу. Черный – это черные мысли. В конце концов она выбрала термоядерный маттэ, и заварив, устроилась с легким дамским романом на кухне. Это чтиво, плюс сериалы, стали её наркотиком и отдушиной. Она пыталась воспитывать дочь, но неизбежно выходило так, что та, взрослеющая не по дням, а по часам, сама творила черт знает что и при этом воспитывала мать, следя за её нравственной чистотой и порядочностью, и привлекла к этому справедливому делу младшего брата. Дети ревниво следили, чтобы посторонние дяди не заглядывались на маму, и чтобы мама, боже упаси, не выказала кому-либо знаки внимания. О свиданиях, а тем более гостях-мужчинах в доме вообще не могло быть речи. Выждав приличествующее траурное время, несколько одиноких мужчин попытались добиться её благосклонности, но потерпели неудачу – дети выступили единым фронтом и устроили обструкицю любым поползновениям матери хотя бы просто общаться с «чужими дядями». Последний из кавалеров с позором сошёл с дистанции – Таня подсыпала ему ветрогонное средство в чай, и у того в разгар вечеринки открылась медвежья болезнь.

Уже не в силах продолжать чтение, Арина решила прибегнуть к самому надёжному средству скоротать время – посмотреть семейный альбом, или видео, чтобы вспомнить былое, забыться, увидеть Витю, придумать, как бы они вдвоём с ним… И только она собралась пойти за фотографиями, щелкнула входная дверь, и раздался Танин голос:

– Мам!

– Я тебе счас дам «мам»! – тут же откликнулась Арина, вскакивая с места. – Ты где шляешься, мондавошка, ты знаешь, что я тут…

Дойдя до прихожей, Арина выдала всё, что наболело, и пожелала всем Таниным друзьям, с которыми она проводит ночное время, всяческих неприятностей вплоть до летального исхода. Увидев дочь, успевшую разуться, Арина от неожиданности примолкла. Красная, потная, как после бани, на майке под мышками потные пятна, Таня тяжело дышала, будто бежала кросс по пересеченной местности.

– Что с тобой?! Ты где была?! – выкрикнула Арина.

И тут она увидела Танины кроссовки, когда-то бывшие белыми. Это зрелище заставило Арину саму покрыться пятнами и тяжело задышать. Они были перепачканы кровью так, что создавалось впечатление, будто это был не бег по пересеченной местности, а забег по трупам. И брызги крови на джинсах.

– Что ещё за х**ня? Опять Никита? – грозно спросила Арина.

Таня в изнеможении опустилась в кресло возле огромного, от пола до потолка, зеркала, и Арина на мгновение залюбовалась затылком дочери – точь-в-точь как у Виктора – в матовом зазеркалье.