М. С.
Шрифт:
Разговор происходил миролюбиво. М. С. поинтересовалась прейскурантом. На заказ, или из имеющегося? Из имеющегося. Сейчас выбор небольшой. Малолетки да не слишком красивые женщины. Голов 250. Солдат с дороги устроит. Если подзадержитесь — подберем и поинтереснее что, на любой вкус. И платить надо один раз, а не за каждую ночь. Оптовикам — скидка. Из-за моря что-то достать можно? Только на заказ. По полной предоплате. Без гарантии. Очень сложно. Вы я слышал, частенько пленных расстреливаете? Может договоримся на будущее? Товар не то что бы ходовой… Но вам-то без надобности.
И так далее, и тому подобное. М. С. кажется ему заинтересованной. Этого ей и надо.
Так-то она пристрелить работорговца не против. И возможно, пристрелит. Не сейчас. Позже. Пока не время. Ловцов боятся не следует. Дашь команду — и степные патрули их в десять дней уничтожат. Пока ни к чему ссорится с городом.
В конце-концов М. С. направила к работорговцу нескольких офицеров с тугими кошельками и хорошо подвешенными языками. Ловцы пусть считают — за игрушками для солдат. На деле — выкупить уроженцев тех мест, где проезжали. На обратном пути вернём по принадлежности. Раз не первый сорт — не очень-то дорого обойдётся. А в землях по дороге нам больше доверять будут.
Вслед за ним явился как раз владелец лучших борделей. Похоже, тоже весьма состоятельный и влиятельный в городе человек. Представился. Оказалось, и титул имеет. Похуже, чем у работорговца, но тоже к высшему столичному обществу принадлежал когда-то.
Прямо поинтересовался, сколько мест следует бронировать в его заведениях. И какова оплата — индивидуальная или оптом за всех. Доставку товара можно организовать и на место. Сказал — у нас есть всё, что могут пожелать уставшие с дороги мужчины. Найдётся также и кто скрасит одиночество желающим отдохнуть женщинам. 'И почему все думают, что я до такой степени сексуально озабочена?
А ведь все места сомнительной репутации чётко локализованы во внешнем городе. От внутреннего его отделяет стена почище великой мирренской. И проходы из внешнего во внутренний только через КПП.
Ведь в городе все такие богобоязненные. Такие правильные. Живут по повелениям господа. Почти вся пресса весьма и весьма клерикальных взглядов. А доходами с борделей пользуются. Да и сами туда частенько захаживают. Впрочем, уже давно кто-то сострил — каждый второй грэд — пьяница, каждый первый миррен — ханжа.
И что творится во внешнем городе добропорядочных жителей внутреннего вовсе не волнует. Двойные стандарты. Как и в любом буржуйском городе. Граждан города среди так сказать рабочей силы заведений практически нет. Так что если кого и прирежут — мало кого волновать это будет. А убийства шлюх — явление весьма распространённое. Выработала своё — работорговцы новую привезут. И деться из района не денешься. Через КПП не граждан не пропускают. С другой стороны — район прилегает как раз у укрепрайону. А там солдатня. Не сбежишь. Такие вот здесь порядки.
А слава об этом районе по всей степи гуляет. Кто — и вправду там был, кто с чужих слов врёт больше.
Пришёл ещё один. Одет — как N1 и N2. И говорить старается, подражая выговору аристократов. Только аристократ из него… Такого как ни выряди —
Вряд ли. Город — по большому счёту мирренский. Правят люди той же породы, что и рухнувшей империей правили. А такая вещь как предрассудки мирренской аристократии переживёт вообще всё, что угодно.
И вот такой образчик. Значит, крепко он городу нужен, раз с ним считаются, и делают вид, что равным его считают.
— Действительно, всё течет. Когда-то я парадным маршем входил в вашу столицу. Торжествовал, хотя и знал, что это не надолго. И город вновь будет вашим. А теперь вы стоите у стен последнего обломка Великой Империи. И я знаю — вы пришли на срок гораздо длиннее отпущенного мне века.
Я вижу — близок конец города. Последний обломок мирренской цивилизации ляжет в грэдскую мозаику.
Вы выстояли, а наша страна рухнула. Что же такое есть в вас, чего не хватило нам? Тысячи лет существовала наша цивилизация — и что от неё осталось? Кусок сто на двести километров, да миллионов пятнадцать человек, не верящих ни во что, кроме золотого идола. Что же позволило вам выстоять. И не просто выстоять, а подняться из руин.
Торгаш, помнящей о древней славе. Я не самый могущественный, но со мной считаются все. Хотя и знают, что я презираю многих. Примитивные и ограниченные субъекты, заботящиеся только о наживе, и знать не знающие ничего, кроме дохода. Люди без национальности, без веры, без идеалов. Жадная и чванливая элита. Они продадут и предадут кого угодно, если это будет выгодно. Они ходят в храмы, потому что думают, что бог поможет им в торговых делах.
Уживутся и приспособятся к кому угодно. Даже к вам, бывшим смертельным врагам. Работорговцы сбегут, торговцам наркотой придется переключиться на поставку сырья вашей медицинской промышленности, а содержатели борделей, думаю, все-таки останутся, ибо пока есть спрос, будет и предложение, только удовлетворять придется не изощренные фантазии душевно больных аристократов, а простые, грубые и здоровые инстинкты солдат.
Все же остальные магнаты споются с вами. У них нет национальности. Есть только жажда наживы.
Тяжело мне. Я с ними, хотя они олицетворяют все худшее в людях. Но это все-таки мой народ. Я не с вами, хотя в вас-то я вижу многие идеалы своей молодости.
Мне вслед смотрят с опаской.
Как же горько носить такое прозвище: 'Последний миррен' .
Знаю, скажете — десятки, может сотни миллионов людей говорят на этом языке. Говорят. Скоро забудут. И выучат грэдский или кэртерский. Или ещё какой-нибудь. Стены городов можно отстроить вновь, пробоины в броне заварить. Но если общество утратило идеалы — то оно мертво. Как мертво наше.