М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Гиллельсон Максим Исаакович

— Нет! Где же мне знать — я впервые здесь.

— С Лермонтовым; он был из лейб-гусар за разные

проказы переведен по высочайшему повелению в наш

полк и едет теперь по окончании отпуска из С.-Петер­

бурга к нам за Лабу.

Отобедав и распростясь с бывшим товарищем,

я продолжал путь свой в Пятигорск и Тифлис. Чудное

время года, молодость (мне шла двадцать четвертая

весна) и дивные, никогда не снившиеся картины вели­

чественного

Кавказа, который смутно чудился мне из

описаний пушкинского «Кавказского пленника», напол­

няли душу волшебным упоением. Во всю прыть неслися

кони, погоняемые молодым осетином. Он вгонял их

на кручу, и когда кони, обессилев, останавливались,

быстро соскакивал, подкладывал под задние колеса

экипажа камни, давал им передохнуть и опять гнал

и гнал во всю прыть. И вот с горы, на которую мы

взобрались, увидал я знаменитую гряду Кавказских

гор, а над ними двух великанов — вершины Эльбруса

и Казбека, в неподвижном величии, казалось, внимали

одному аллаху. Стали мы спускаться с крутизны —

что-то на дороге в долине чернеется. Приблизились мы,

и вижу я сломавшуюся телегу, тройку лошадей, ямщика

и двух пассажиров, одетых по-кавказски, с шашками

и кинжалами. Придержали мы лошадей, спрашиваем:

чьи люди? Люди в папахах и черкесках верблюжьего

сукна отвечали просьбою сказать на станции господам

их, что с ними случилось несчастье — ось сломилась.

Кто господа ваши? «Лермонтов и С т о л ы п и н » , —

отвечали они разом.

Приехав на станцию, я вошел в комнату для

проезжающих и увидал, уже знакомую мне, личность

387

Лермонтова в офицерской шинели с отогнутым воротни­

ком — после я заметил, что он и на сюртуке своем имел

обыкновение отгинать воротник — и другого офицера

чрезвычайно представительной наружности, высокого

роста, хорошо сложенного, с низкоостриженною

прекрасною головой и выразительным лицом. Это

был — тогда, кажется, уже капитан гвардейской

артиллерии — Столыпин 3. Я передал им о положении

слуг их. Через несколько минут вошел только что

прискакавший фельдъегерь с кожаною сумой на груди.

Едва переступил он за порог двери, как Лермонтов

с кликом: «А, фельдъегерь, фельдъегерь!» — подскочил

к нему и начал снимать с него суму. Фельдъегерь

сначала было заупрямился. Столыпин стал говорить,

что они едут в действующий отряд и что, может быть,

к ним есть письма из Петербурга. Фельдъегерь утвер­

ждал, что он послан «в армию

к начальникам»; но

Лермонтов сунул ему что-то в руку, выхватил суму

и выложил хранившееся в ней на стол. Она, впрочем,

не была ни запечатана, ни заперта. Оказались только

запечатанные казенные пакеты; писем не было. Я не

мало удивлялся этой проделке. Вот что, думалось мне,

могут дозволять себе петербуржцы.

Солнце уже закатилось, когда я приехал в город,

или, вернее, только крепость Георгиевскую. Смотритель

сказал мне, что ночью ехать дальше не совсем без­

опасно. Я решился остаться ночевать и в ожидании

самовара пошел прогуляться. Вернувшись, я только что

принялся пить чай, как в комнату вошли Лермонтов

и Столыпин. Они поздоровались со мною, как со ста­

рым знакомым, и приняли приглашение выпить чаю.

Вошедший смотритель на приказание Лермонтова

запрягать лошадей отвечал предостережением в опас­

ности ночного пути. Лермонтов ответил, что он старый

кавказец, бывал в экспедициях и его не запугаешь.

Решение продолжать путь не изменилось и от смотри­

тельского рассказа, что позавчера в семи верстах от

крепости зарезан был черкесами проезжий унтер-

офицер. Я с своей стороны тоже стал уговаривать лучше

подождать завтрашнего дня, утверждая что-то вроде

того, что лучше же приберечь храбрость на время

какой-либо экспедиции, чем рисковать жизнью в борьбе

с ночными разбойниками. К тому же разразился

страшный дождь, и он-то, кажется, сильнее доводов

наших подействовал на Лермонтова, который решился-

388

таки заночевать. Принесли что у кого было съестного,

явилось на стол кахетинское вино, и мы разговорились.

Они расспрашивали меня о цели моей поездки, объ­

яснили, что сами едут в отряд за Лабу, чтобы участво­

вать в «экспедициях против горцев». Я утверждал, что

не понимаю их влечения к трудностям боевой жизни,

и противопоставлял ей удовольствия, которые ожидаю

от кратковременного пребывания в Пятигорске, в хоро­

шей квартире, с удобствами жизни и разными затеями,

которые им в отряде, конечно, доступны не будут...

На другое утро Лермонтов, входя в комнату, в кото­

рой я со Столыпиным сидели уже за самоваром,

обратясь к последнему, сказал: «Послушай, Столыпин,

а ведь теперь в Пятигорске хорошо, там Верзилины

(он назвал еще несколько имен) ; поедем в Пятигорск».