Мачо чужой мечты

Донцова Дарья

Олеся низко опустила голову, я испытал прилив неприязни к Вяльцеву. Нора быстро приложила палец к губам и задала Олесе вопрос:

– Почему вы так уверены в виновности Вяльцева?

– А кто, кроме него? – грустно ответила Олеся. – У Сони было немного знакомых, из близких лишь я. Сонечка была очень замкнута, ей делалось плохо в чужих компаниях, еще она предъявляла к людям высокие требования и не прощала ошибок, у нее был сложный характер. Но я очень любила Соню, она платила мне той же монетой, всегда прислушивалась к моему мнению. Два раза лишь

проигнорировала его. В первый, когда связалась с Андреем, и во второй, родив Марка. Как я умоляла ее не заводить ребенка, в ногах буквально валялась, упрашивала, объясняла: «Вяльцев никогда не станет хорошим отцом».

Нет, она уперлась ишаком и твердила:

«Ты его не знаешь, в Андрее бездна нежности, он просто не приучен демонстрировать чувства».

Все, увы, получилось по-моему, поверьте, я очень хотела бы оказаться не права. «Бездна нежности», получив благодаря прописке доступ к московским съемочным площадкам, ухитрился заработать кучу денег и бросил Соню, купив себе тайком квартиру.

– Вы несправедливы к Вяльцеву, – неожиданно сказала Нора, – сейчас в кино снимают человека независимо от его прописки. Советские времена прошли, теперь главное – талант.

Олеся бросила на Нору уничтожающий взгляд.

– Странная наивность, – фыркнула она, – ну и как отреагирует режиссер, когда к нему заявится чмо с рюкзаком и в калошах? «Здрассти, я будущий Джони Депп, снимите меня в блокбастере». Чушь. Знаете, как устраиваются провинциальные актеры?

– И как? – заинтересовалась Нора.

Олеся поправила густую челку и закинула ногу на ногу, ее черные туфли сверкали лаком.

– Конечно, лучше всего поступить в московский вуз и за время учебы завязать связи. Студентам тяжело, но тем, кто решил покорить столицу, будучи уже взрослым, практически невозможно пробиться.

– Андрей, насколько я помню рассказ Сони, успешно попал в институт, – напомнил я.

Олеся хмыкнула:

– Ага, верно. Вы только не знаете крохотную деталь, коренным образом меняющую все. У Тильды Генриховны имелась ближайшая подруга, Руфь Гиллер.

– Постойте! – воскликнула Нора. – Была такая актриса, очень известная, хорошо помню ее в роли Дездемоны.

– Точно, – закивала Олеся, – она самая. Руфь Соломоновна долгие годы является членом приемной комиссии института, куда Вяльцева приняли с распростертыми объятиями.

– Господи, сколько же ей лет? – восхитилась Нора.

– Тайна, покрытая мраком, – отозвалась Олеся, – сто, двести, триста… Нет ответа.

– Руфь жива? – недоумевала Элеонора.

– Да, и замечательно себя чувствует, но сейчас речь идет не о потрясающем долголетии Гиллер, – вернула беседу в прежнее русло Олеся. – Когда сволочь Андрей появился в квартире Сони, он в первый же день спел арию про свои невзгоды: родителей нет, на последние копейки купил билет в Москву, мечтает стать актером, если не поступит в институт, выбросится из окна… Соня вам рассказывала семейную легенду про то, как ее бабки находили женихов?

– Да, – хором ответили мы с хозяйкой.

–

Тильда была добрейшей души человек, – вздохнула Олеся, – про ее наивность я уже сообщала. Она моментально поверила Андрею и, держа в уме дурацкую семейную традицию, кинулась звонить Руфи. Разве Гиллер могла отказать любимой подруге? Андрей попал в вуз. Теперь скажите, где лучше жить? В хорошей квартире, на всем готовом, купаясь в любви жены и тещи, либо в общежитии, питаясь магазинными пельменями?

– Глупый вопрос, – скривилась Нора.

– Вот, вот, – подхватила Олеся, – и Вяльцев оказался того же мнения. Он лишь один раз показал истинное лицо, когда попытался отговорить Соню рожать. Ну а затем в гору пошел, заработал на квартиру и бросил супругу, словно поношенную обувь.

– Быстро обернулся, – констатировал я, – цены на недвижимость растут.

– Он же ничего на жизнь не тратил, – возмутилась Олеся, – ел, пил, гулял и одевался за счет жены, отлично устроился. Соня дура, шла у мужа на поводу, не высовывалась, боялась ему удачную карьеру порушить. Мерзавец! Он ее убил!

– Из-за разрешения на выезд для ребенка? – протянула Нора. – Слабоват повод!

– Нет, – сердито перебила Олеся, – он испугался, что Соня про него правду расскажет.

– Какую? – спросил я.

– Всю. Про поступление в вуз, брошенного сына, измены жене. Мигом имидж мачо-красавчика лопнет!

– Однако странно, – задумчиво протянула Элеонора, – почему мысль о физическом уничтожении жены пришла в голову Вяльцеву лишь сейчас? Они с Соней давно разорвали отношения, если уж убивать бывшую супругу из страха быть разоблаченным, то следовало проделать это сразу после развода.

Олеся снова сложила руки на груди.

– Они договорились, что Соня никогда не напомнит о себе, она и не возникала, а тут поездка, будь она неладна.

– Еще одна странность, – не успокаивалась хозяйка.

– Какая?

– Почему Вяльцев записал на себя младенца?

– Куда ему было деваться? Мальчик появился в законном браке, – закашлялась Олеся.

– Некоторые мужчины, – тихо ответила Нора, – не считают штамп в паспорте достаточным основанием для признания ребенка и отказываются от отцовства.

– А Вяльцев не протестовал, – слегка повысила тон Олеся.

– Следовательно, он не законченный мерзавец, – сделала логичный вывод Элеонора.

– Негодяй и гад.

– Но мальчика он признал.

– Он его не воспитывал, денег не давал!

– Фамилию свою дал, – упорствовала Нора.

– Неправда! – заорала Олеся. – Разве вы не поняли? Вяльцев меньше всего хотел, чтобы известие о его женитьбе вылезло наружу! И Марка никто не признавал! Мальчик горькая безотцовщина!

– Тогда неясна ситуация с выездом, – рявкнула Нора, – либо Марк сын Вяльцева, тогда нужно разрешение. Если дело обстоит так, вы обязаны согласиться: мазать Андрея одной лишь черной краской никак нельзя, есть в нем и светлые пятна. Если же Вяльцев, образно говоря, отшвырнул мальчика, то зачем разрешение?