Мадам будет в красном

Мартова Людмила

Полиция далекого северного города информацией тоже не помогла. Екатерина Стрижова, тридцати двух лет, действительно приехала туда по найму за три месяца до случившихся событий. Работала в библиотеке, жила в съемной квартире, где остались ее вещи. На работе отпросилась на неделю, планировала вернуться. Все. В отделе кадров отчего-то не нашлось ни одной фотографии молодой женщины, а в квартире, среди немногочисленных вещей, не удалось отыскать ни единого документа.

В общем, погибшая Екатерина Стрижова оказалась этакой женщиной-невидимкой, инопланетянкой, появившейся неизвестно откуда с единственной целью – быть зверски убитой Константином

Шубейкиным, находившимся в состоянии аффекта и сильного алкогольного опьянения.

Поскольку характеризовался гражданин Шубейкин исключительно положительно, судимостей ранее не имел, в совершенном убийстве раскаивался, лил горькие слезы и объяснял всем, кто был готов слушать, что «Катю он любил», то суд, хоть и квалифицировал его действия по 105-й статье Уголовного кодекса Российской Федерации как убийство, то есть «умышленное причинение смерти другому человеку», но наказание назначил в виде восьми лет лишения свободы, с отбыванием в колонии общего режима.

Было это две недели назад, но сдавать дело в архив капитан Зубов не спешил, поскольку ему хотелось докопаться до истины и выяснить, откуда взялась гражданка Стрижова. Не с Марса же, в самом деле! Да и пропавший паспорт не давал покоя. Однако работы хватало и до удовлетворения собственного любопытства, за которое начальство хвалить не станет, руки все не доходили.

В конце концов, молодая женщина могла и соврать своему любовнику. Из каких-то своих соображений назвалась землячкой, а сама приехала на Север из какого-то другого города. Россия, как известно, большая. Никто больше ее не искал, никого ее судьба не волновала. Вот и славно.

Помимо прочих документов, в папке хранилось и несколько очень любопытных фотографий. Полицейский фотограф старательно «отщелкал» картину, украшавшую жилище Шубейкина. Картина, пусть и оформленная в самую обычную дешевую рамку, резко контрастировала со всей остальной обстановкой и невольно привлекала внимание. Странный, сюрреалистический пейзаж: острый утес, обрыв, на самом краю которого на одной ножке балансирует стул, а на стуле сидит человек и самозабвенно играет на скрипке.

Чем привлекла его картина: необычностью сюжета, мастерством исполнения или тревожным настроением, Зубов и сам не знал. В живописи он не понимал ровным счетом ничего. Но этот пейзаж его прямо-таки манил, да так сильно, что капитан спросил у Шубейкина, откуда в его квартире такой арт-объект.

– Катюша подарила, – ответил тот, глядя на Зубова мутными от внутренней боли глазами (может, правда любил свою убитую подругу). – Она рисовать очень любила. Как только под руку попадется клочок бумажки, так сразу и принималась черкать.

Была в уголовном деле и еще одна жутковатая подробность, хотя жутью история эта и так пропитана от начала и до конца. А все же! Рассказывая о своей возлюбленной, Шубейкин вспомнил, как женщина не раз и не два повторяла такую фразу: «Все равно не сносить мне головы». Учитывая способ, которым Екатерину убили, слова теперь приобретали зловещий, мистический смысл.

«Ну да, прямо «Аннушка уже пролила масло», – хмыкнул Сергей Лавров, когда услышал от Зубова эту историю. Роман «Мастер и Маргарита» Зубов когда-то прочел, но не понял. В литературе он разбирался примерно так же, как и в живописи, поэтому параллелей провести не сумел. Понял только – речь идет о мистике, а в мистику он не верил.

Судебный психиатр, дававший заключение относительно душевного здоровья Шубейкина, в мистику тоже не

верил, а потому предположил, что, находясь в алкогольном делирии, иначе называемом «белой горячкой», Константин вполне мог вспомнить любимую присказку дамы сердца. И, руководствуясь, так сказать, прямыми указаниями возлюбленной, отрубил ей голову. Бред и галлюцинации – это дело такое, серьезное. За неимением других объяснений это было воспринято следствием, а позже судом, вполне благосклонно.

Перед тем как убрать папку в шкаф, Алексей достал фотографию картины и кнопкой прикрепил к стене рядом со своим рабочим столом. Человек, играющий на скрипке над обрывом, отчего-то был ему близок и понятен. Затем Зубов принялся сортировать остальные документы. Бегло пробегал бумаги глазами, какие-то рвал и отправлял в мусорное ведро, какие-то раскладывал по папкам, другие даже подшивал, кляня себя за то, что накопил такой ворох дел. Гора Кяпаз и не думала становиться хоть чуточку ниже, но судьбе было угодно спасти капитана от унылой перспективы разбирать бумажные завалы до позднего вечера. Спасение явилось в образе дежурного лейтенанта Славика, который, пуча глаза, ворвался в кабинет и возбужденно завопил:

– Леха! Зубов! Давай на выход! Убийство.

– Где? – спросил Алексей, сдергивая с вешалки куртку.

Хлопнув дверью, он краем глаза успел увидеть, как гора папок все-таки рухнула со стола и стайка белых листов плавно закружилась над ободранным линолеумом.

– В картинной галерее «Красный угол», – скороговоркой докладывал между тем Славик, топочущий «берцами» впереди Зубова. – Это на Набережной. Лавров позвонил – он уже выехал. Там это, Леха, не простое убийство.

– А какое? – спросил Зубов, чуть усмехаясь энтузиазму юного коллеги. Сам он уже давно вышел из этого возраста и утратил способность опасливо восхищаться необычными преступлениями.

Славик остановился, повернулся к Алексею, еще больше вытаращил глаза и прошипел страшным шепотом:

– Ритуальное.

Глава 2

Перед зданием частной картинной галереи «Красный угол», фасадом выходившей на набережную Волги, уже стояло несколько полицейских машин и «Скорая помощь». Зубов, дожидаясь, пока из его автомобиля выберется немолодой эксперт, оглядел немногочисленных зевак, как по мановению волшебной палочки моментально собирающихся везде, где хоть что-то случилось. Зубову они напоминали воронье, слетевшееся на чужую беду.

Он потянул на себя тяжелую дверь, вошел внутрь и невольно присвистнул. Так уж получилось, что в этой галерее современного искусства Алексею ранее бывать не доводилось. Впрочем, как и в любой другой. От искусства он был далек. И от современного, и от классического. Поэтому увиденное впечатлило его гораздо сильнее, чем какого-нибудь искушенного эстета.

В старинном особняке, снаружи казавшемся типичным образчиком купеческой архитектуры девятнадцатого века, было много света и воздуха – все внутренние стены и перекрытия ликвидировали, отчего внутреннее пространство казалось нескончаемым. В центре холла парила стеклянная лестница, ведущая на второй этаж, стойка гардероба была выполнена из неведомого материала, имитирующего стекло, а в простенках между глубокими окнами стояли стеклянные витрины, отражавшие бьющие из окон солнечные лучи. Солнце? Еще пять минут назад Зубов мог поклясться, что день сегодня пасмурный. Но voila! Шедевр дизайнерской мысли меняет законы природы.