Мадам де Шамбле
Шрифт:
Услышав об этом, я упала духом; впрочем, я чувствовала, что все мои хлопоты были бы напрасны, так как госпожа де Жювиньи твердо решила со мной расстаться.
Вернувшись к себе, я встала на колени перед своей маленькой Богоматерью и попросила Жозефину прислать ко мне Зою.
Кормилица не знала ничего другого, как всегда беспрекословно повиноваться мне. Вам известно, где она живет; чтобы позвать Зою, ей пришлось пройти через парк, разбудить дочь, которая уже легла спать, заставить ее подняться
Три четверти часа спустя Зоя была у меня.
Я полностью доверяла своей молочной сестре, ведь она выросла вместе со мной и никогда меня не покидала. Я была уверена, что Зоя точно сделает все, что бы я ей ни приказала.
Я рассказала ей обо всем. Зоя не разделяла моих опасений относительно господина де Монтиньи, так как считала его очень красивым мужчиной и никогда не слышала о еретиках. Однако она заявила: если мой жених похож на Сатану, то неудивительно, что столько людей покоряются сатанинской воле.
Однако мой страх был слишком велик, и я не могла согласиться с доводами Зои, а ее шутки по этому поводу показались мне богохульством. Я сказала девушке, что если она будет продолжать в том же духе, я прогоню ее прочь. Зоя умолкла и, не произнеся ни слова, помогла мне раздеться. Когда я легла, она пододвинула к моей кровати большое кресло и расположилась в нем, заявив, что прекрасно здесь выспится. Зоя не солгала: десять минут спустя она уже крепко спала.
Я же не смыкала глаз до тех пор, пока усталость не взяла верх.
Утром меня разбудила Зоя. Она сказала, что госпожа де Жювиньи вместе с парикмахером и портнихой ждет меня в зеленой комнате, чтобы заняться туалетом новобрачной. Мачеха словно избегала оставаться со мной наедине; возможно, она делала это не нарочно, но мне так казалось.
Было восемь часов утра. Венчание должно было состояться в десять; таким образом, оставалось менее двух часов, чтобы подготовить меня к свадьбе.
Я безвольно позволяла приводить себя в порядок. В девять часов во дворе послышался шум подъезжавшего экипажа, и вскоре слуга, постучав в дверь нашей запертой изнутри комнаты, доложил:
«Господин де Монтиньи».
Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица, ноги подогнулись, и я едва не рухнула на пол.
«Хорошо, — отозвалась госпожа де Жювиньи, — пусть он подождет нас в гостиной».
Затем она резко сказала, обращаясь ко мне:
«Полно, маленькая глупышка, вы же не собираетесь устраивать сцену?»
Я промолчала — мне нечем было дышать.
Пять минут спустя мой туалет был окончен. Меня подвели к зеркалу, чтобы я могла полюбоваться собой, сказали, что я очень мила, осыпали ласками и поцелуями, а затем мы с мачехой спустились в гостиную.
XXI
Действительно, в гостиной нас
Я быстро взглянула на него, и он показался мне еще более красивым, чем прежде, но, как я уже говорила, сама его красота наводила на меня ужас.
Господин де Монтиньи встал и подошел к нам; он что-то тихо сказал мне на ухо, видимо спрашивая у меня разрешения, а затем поцеловал мою руку.
Хотя его губы лишь слегка коснулись моих перчаток, я почувствовала, что меня пробирает дрожь.
Дважды, когда его губы касались меня: один раз моего лба, другой — моей руки, я испытывала лихорадочное возбуждение, граничившее с исступлением, о котором читала в книге о монахинях из Лудёна. Аббат Морен говорил мне, что такие ощущения характерны для людей, которым вскоре суждено стать одержимыми.
Господин де Монтиньи заметил мой испуг и слегка нахмурился, но госпожа де Жювиньи поспешила обратить это в шутку; тогда он тоже улыбнулся и, услышав, что церковные часы пробили десять, спросил:
«Ничто нас больше не задерживает?»
«Нет, — ответила моя мачеха, — мы можем выходить».
Я огляделась, надеясь, что кто-нибудь посочувствует моему столь плачевному, как мне казалось, положению, но все вокруг улыбались, даже Зоя, которая была одета почти так же, как и я, на ней не было лишь букета белых цветов и венка из флёрдоранжа.
Несомненно, в глубине души Зоя считала меня очень счастливой.
Мы сели в карету; меня сопровождала госпожа де Жювиньи, Зоя и Жозефина.
Господин де Монтиньи следовал за нами в другом экипаже вместе с двумя своими друзьями.
Свадьбу собирались сыграть без всякого шума, без всякого веселья. Господин де Монтиньи, придававший значение только гражданскому браку как единственно законному, все же согласился на венчание в церкви, чтобы не огорчать меня.
И вот, экипажи подъехали к дверям мэрии. Я думаю, что даже если бы меня вели на плаху, я была бы менее бледной и не так дрожала бы от страха.
Госпожа де Жювиньи опустила мне на лицо фату, чтобы никто не заметил, до чего я бледна.
Однако боялась я вовсе не этого.
Во время официальной церемонии я не осознавала того, что делала. Когда мэр спросил меня: «Согласны ли вы взять в супруги господина де Монтиньи?», кто-то шепнул мне «да», и я глухо и безучастно, словно эхо, повторила это слово.
Теперь я была связана с господином де Монтиньи навеки.
Но, как я сказала, причина моего испуга, страха и даже ужаса заключалась в другом — я смертельно боялась встретить у алтаря аббата Морена.
Я спустилась по ступенькам мэрии, как безвольная кукла; когда же мы пришли в церковь, у меня вырвался жалобный стон, и я покачнулась.