Мадам де Шамбле
Шрифт:
— Я оставлю ему Грасьена. К тому же господин Макс тоже, вероятно, сегодня либо завтра уедет.
— А когда мы едем?
— Немедленно.
— Как! Ты так спешишь, что не позавтракаешь, моя крошка?
— Можешь подоить корову и принести мне чашку молока.
— Это я мигом.
— Скажи Грасьену, чтобы он запрягал лошадь и подъехал к крыльцу.
— Все будет сделано.
Славная женщина со всех ног поспешила прочь, невзирая на свой почтенный возраст.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил я Эдмею. —
— Дай мне подумать, любимый… Я подробно напишу тебе обо всем.
— И как скоро я получу это письмо?
— Я отправлю его, как только вернусь в Берне.
— Благодарю.
Мы замолчали и сидели, обнявшись, до тех пор пока не послышался шум подъезжающего экипажа. Вскоре вошел Грасьен со словами:
— Ну вот! Все готово.
— Уже? — пробормотал я.
— Ты же знаешь, что мы расстаемся ненадолго, не так ли? — ответила Эдмея.
— О! По крайней мере, я на это надеюсь.
— А я в этом просто уверена.
И тут появилась Жозефина с чашкой пенистого парного молока.
— Держи, крошка, — сказала она.
Эдмея взяла чашку, отпила половину и протянула мне остальное.
Затем, взяв меня за руку, она промолвила:
— Я чувствую, что он уже близко. Мне пора ехать. Приподняв Эдмею, я усадил ее в экипаж; она поцеловала меня в лоб, обхватив мою голову руками.
Жозефина села рядом с графиней. Я обошел карету, чтобы подержать на прощание руку любимой.
— Если ты все же решишь встретиться с аббатом, — сказала она, — принимай его на первом этаже. Я не хочу, чтобы этот человек заходил в зеленую гостиную или в мою комнату.
— Ты права, — ответил я, — первая — это неф храма, а вторая — дарохранительница. Нельзя пускать нечестивых людей в святые места.
— Скорее, скорее! — воскликнула Эдмея. — Он уже въезжает в деревню. Грасьен, открывай ворота, выходящие на Эврё.
Послав мне на прощание воздушный поцелуй, графиня подстегнула лошадь и двинулась в путь в ту минуту, когда аббат Морен подъехал к воротам усадьбы со стороны деревни.
Пока он, выйдя из кареты, привязывал лошадь к одному из столбов при входе в парк, я успел вернуться в дом и прошел в гостиную.
Как и предвидела Эдмея, священник сначала направился к домику Жозефины, но вскоре вышел оттуда с разочарованным видом. Несомненно, он рассчитывал на словоохотливость славной женщины, чтобы иметь против нас оружие.
Затем аббат направился к дому по аллее платанов; он оглядывался по сторонам, надеясь увидеть кого-нибудь, кто мог бы доложить о его приезде.
В это время Грасьен, проводив Эдмею до ворот, направлялся к дому.
Лицо священника озарилось недоброй улыбкой: присутствие столяра давало повод надеяться, что графиня в Жювиньи.
Аббат принялся расспрашивать молодого человека; глядя из окна, я не мог слышать, о чем они говорят, но понял по жестам Грасьена, что он все отрицает.
Аббат
Тотчас же я услышал приближавшиеся шаги, и затем раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказал я.
Дверь открылась, и на пороге показалась тщедушная фигура священника; Грасьен лукаво улыбался за его спиной.
По моему знаку он закрыл дверь, и мы с аббатом остались наедине.
Я сделал шаг ему навстречу и с наигранной любезностью, в которой сквозила насмешка, произнес:
— Не угодно ли вам присесть, господин аббат. Я вас ждал.
— Вы меня ждали?
— Да.
— Могу ли я узнать, как давно вы меня ждете?
— С восьми-девяти часов утра.
— С восьми-девяти утра! — вскричал изумленный священник.
— Да. С той самой минуты, как к вам пришла Натали, чтобы доложить, что госпожа де Шамбле уехала с Грасьеном в Жювиньи. Затем вы решили приехать сюда, чтобы лично проверить, так ли это… Да садитесь же, господин аббат; вы так устали или взволнованы, что, кажется, едва держитесь на ногах.
Священник опустился, вернее рухнул, на диван. Я принес кресло и сел напротив него.
— Вы сказали, что Натали приходила ко мне сегодня утром?
— Да, господин аббат, в девять часов. Вы принимали ее в столовой и, проговорив около получаса, велели запрячь лошадь, сели в кабриолет и поспешили в Жювиньи. Вы так подгоняли бедное животное, что проделали весь путь быстрее, чем за три часа.
— У вас отличные шпионы, сударь.
— До ваших им далеко: мои сообщают мне лишь о том, что было на самом деле, а ваши доносчики рассказывают о том, чего не было.
— Значит, графини здесь нет?
— Ищите, господин аббат, я разрешаю вам осмотреть весь дом и парк.
— Значит, она уехала?
— Спросите у Натали.
— Но я уверен, что она сюда приезжала.
Я посмотрел на священника в упор и спросил:
— Даже если она приезжала, господин аббат, какое вам до этого дело?
— Сударь, с самого детства мадемуазель де Жювиньи я был ее духовным отцом.
— Я это знаю, сударь, и не ваша вина, что вы не стали ее мирским наставником.
Священник встрепенулся, как гадюка, которой наступили на хвост, и его маленькие, глубоко посаженные глаза засверкали яростью.
— Что вы хотите этим сказать, сударь? — спросил он.
— Я хочу сказать, сударь, что вы изволили интересоваться мной, и я тоже ради любопытства собрал кое-какие сведения, хотя мне не было нужды за вами шпионить. Поэтому, я знаю о вас многое, что, как вы полагаете, известно вам одному.
— А если я попрошу вас изложить эти факты?
— Почему бы нет? Я честный враг.
— Вы признаете, что являетесь моим врагом?
— Вы меня ненавидите, так почему же я должен вас любить?
— Хорошо! Если это так, то не могли бы вы рассказать, что вам известно?