Мадам Казанова

Шёнтан Габи фон

«Информируй Брюса обо всем, что ты будешь сообщать Карло или узнавать от него. С Брюсом тебе следует быть абсолютно откровенной, поскольку именно он является твоим непосредственным руководителем в Вене и ему предстоит ввести тебя в курс дела. Выполняй его указания даже в том случае, если Карло будет советовать тебе поступать по-другому, смело можешь вводить его в заблуждение. У Брюса ты будешь брать уроки немецкого, и это не вызовет ни у кого никаких подозрений. Такие занятия пойдут тебе на пользу и помогут скрыть цель твоих визитов».

Дом Брюса Уилсона находился на улице Наглергассе, всего в нескольких кварталах от улицы Мелькер-Бастай. Я поднялась по

узкой лестнице на третий этаж, прочитала табличку на двери и постучала, как меня учили: три раза подряд и чуть погодя еще один раз.

Дверь тотчас же открылась. Передо мной возник невысокий мужчина с внимательными серыми глазами.

— Мистер Уилсон? — спросила я.

Мужчина коротко кивнул.

Я назвала пароль:

— «Разделенные, но единые».

Уилсон позволил мне войти и закрыл за мной дверь. Комната, куда мы прошли, была очень скромной. Несколько книжных полок вдоль стен, возле окна стол, на котором лежали несколько толстых книг и какие-то рукописи, обычные стулья. Уилсон, все еще не произнося ни единого слова, указал мне на стул.

Я села и сказала:

— Меня зовут Феличина Казанова.

Уилсон снова молча кивнул и наконец произнес:

— Я уже давно жду вас.

В его тоне чувствовался упрек.

— Но я приехала всего только неделю назад.

— Я знаю. — Он говорил отрывисто, а его голос был высоким и удивительно молодым. — Вы могли бы прийти неделю назад. Таковы все женщины. В первую очередь они должны отдохнуть, распаковать вещи, привести себя в порядок, погладить туалеты, завить волосы, осмотреться и узнать, что вокруг говорят. Это просто удивительно.

Это был удар по моему самолюбию.

— До сих пор тот факт, что я женщина, еще никого не беспокоил, — сказала я с вызовом.

— Могу себе представить. — Его тон не оставлял сомнений в том, что он имел в виду.

— А чем вас, собственно, не устраивают женщины?

— Некоторых женщин я считаю очень привлекательными и весьма полезными. Но, насколько я успел заметить, женщины не могут отделить свою личную жизнь от работы. А это, к сожалению, всегда ведет к разного рода осложнениям.

— Я очень сожалею, что у вас столь предвзятое мнение на этот счет, — сказала я холодно. — Но я приехала сюда не для того, чтобы переубеждать вас. Я должна передавать вам информацию и получать от вас задания. Если вы будете не удовлетворены тем, как я выполняю эти задания, только тогда у вас появятся основания пожаловаться на меня.

— Ну что ж, у вас достаточно объективный и разумный подход к делу для женщины, — проговорил Уилсон, широко улыбаясь. Его улыбка тоже была молодой — я увидела крепкие белые зубы и ямочки на щеках.

— Тогда перейдем к делу, — сказала я спокойно.

Уилсон придвинулся ко мне. В его глазах появилось веселое выражение.

— Думаю, мы с вами сработаемся, — заметил он.

— Ну зачем же так быстро отказываться от своих убеждений? — пошутила я, тоже улыбаясь.

Я рассказала ему обо всем, что мне удалось увидеть в Вене, описала людей, с которыми встречалась, сообщила о том, что просил меня сделать Карло, и упомянула Кронегга и Лохайма.

Мои впечатления и оценки были выслушаны Уилсоном довольно спокойно.

— Все это очень правильно и хорошо, — сказал он, когда я закончила. — То, что вы сделали, не помешает. Но от этого мало пользы. Ваш кузен сконцентрировался на политике Австрии. Однако, на мой взгляд, намного более важным будет проследить за формирующейся в настоящий момент новой политической тенденцией.

Ямочки на его щеках исчезли, а квадратный

подбородок решительно выдвинулся вперед. Уилсон продолжал:

— Австрийцы настолько близоруки, что думают лишь о сохранении своих итальянских владений. Из-за чего, собственно, и произошел их разрыв с Россией. Император Павел Первый направил императору Австрии Францу письмо о расторжении их союза. Однако без России коалиция выступающих против Франции государств не будет достаточно сильной. Бонапарт постарается использовать этот разлад в свою пользу.

Я сидела, не шелохнувшись, и внимательно слушала его.

— В Вене нас может интересовать лишь один человек. — Жест Уилсона показывал, что в понятие «нас» он включает и меня. — Это князь Павел Петрович Долгорукий. Он входил в окружение фельдмаршала Суворова. Когда Суворов оставил свой пост командующего объединенными войсками и вернулся в Россию, Долгорукий продолжал жить в Вене — якобы как независимое частное лицо. Однако, по моим сведениям, он поддерживает постоянный контакт с графом Паниным, который является у российского императора вице-канцлером по иностранным делам. Нам важно выяснить, сможет ли мнение Панина, расположенного в пользу Англии, оказать решающее воздействие на императора или император Павел намерен разорвать отношения с Англией, как он уже разорвал их с Австрией. — Голос Уилсона приобрел особую выразительность. — Вы должны познакомиться с князем Долгоруким, попытаться завоевать его расположение. Вам это будет нетрудно сделать. Ведь он известный дамский угодник и неутомимый донжуан. В Вене ходят легенды о его невероятных способностях в этой области…

Я сочла этот откровенный намек оскорбительным и резко прервала Уилсона:

— Не надо навязывать мне разные сплетни. Я предпочитаю составлять обо всем свое собственное мнение. Скажите только, где и как я могу встретиться с Долгоруким, а остальное предоставьте мне.

— Остальное я покорно предоставляю вам. — Уилсон насмешливо поклонился мне. — Вы получите приглашение на званый вечер в доме графини Альтенбург. Говорят, что Долгорукий — ее любовник. Но, поскольку эта связь продолжается уже три недели и, следовательно, достигла своей завершающей стадии, вы вполне сможете произвести на него впечатление.

Ночная Вена напоминала город из сказки. Ее улицы освещало более трех тысяч стеклянных фонарей, которые заполнялись топленым жиром и льняным маслом. Конечно, от фонарей распространялся чад, но их мерцающая цепочка, точно жемчужное ожерелье, красиво опоясывала городской центр. При таком количестве огней вполне можно было бы обойтись без факельщиков, бежавших перед каретой, однако их присутствия требовало мое нынешнее положение в обществе.

Я сидела в карете на мягких подушках и напряженно старалась представить, как я буду вести себя на предстоящем званом вечере. Я знала, что мое появление там вызовет сенсацию. На мне было белое муслиновое платье с очень низким вырезом — открывавшее гораздо более того, что оно скрывало — и сапфировое ожерелье, которое мерцало и вспыхивало разноцветными искрами при каждом моем вздохе. От осторожно нанесенной на веки серебряной краски мой взгляд становился таинственным и удивленным, волнуя воображение мужчин и приводя их в необъяснимое смущение. Я не сомневалась в том, что мой внешний вид будет иметь полный успех, но не представляла себе, что мне следует делать и говорить, чтобы вызвать интерес Долгорукого. В тот раз, когда я разговаривала с Уилсоном, я изобразила гораздо большую уверенность в себе, чем в действительности испытывала.