Мадам Помпадур. Некоронованная королева
Шрифт:
Вздохнув, но вовсе не из зависти, для себя он вовсе не хотел таких капризов, герцог Ришелье подмигнул герцогине Шартрской и предложил ей руку, чтобы проводить обратно в столовую, где веселая компания продолжала ужин. Не дойдя до выхода из комнаты, он вдруг выпустил руку мадам и… деловито ощупал зад своей невольной приятельницы. Неизвестно, чем бы все закончилось в другое время, но сейчас герцогиня только ахнула:
– Шалун!
Веселый вечер продолжился… и не только у короля…
Но именно для Людовика утро оказалось тяжелым, как
Стук в дверь был очень требовательным. Заспанный слуга доктора Кассера, с трудом очнувшись ото сна, зашаркал стоптанными башмаками к входной двери. До чего же тяжело служить доктору! Ни ночью, ни днем никакого покоя, видно, снова кто-то рожает или попросту объелся до полусмерти, вот и требуют, чтобы его хозяин немедленно мчался перерезать пуповину или давать рвотное обжоре. Бывало, когда в горле у больного застревала кость или кому-то слишком крепко приложили по голове в драке… Всякое бывало, Марселя мало интересовал повод для стука, он дотащился до двери, зевая, распахнул ее, ожидая увидеть перепуганную служанку или какого-нибудь разбитного малого, вызвавшегося за звонкую монету сбегать за доктором.
Но увиденное, а главное, услышанное заставило его икнуть и встряхнуться. После первых же слов Марсель опрометью помчался за своим хозяином, забыв про башмаки. Помощь доктора требовалась… королю!
Уже немного погодя сам доктор Кассер, дрожа и ежеминутно моля Господа о помощи, пристраивал под руку его величества тазик, чтобы пустить венценосному пациенту кровь. Людовик чувствовал себя очень плохо, у него невыносимо болела голова и трясло, словно в лихорадке. Вокруг суетились две дамы, явно сестры, и множество разных людей. Почему рядом с королем не оказалось его собственного врача, непонятно, но доктор Кассер был единственным сведущим среди ахающих и охающих.
Но что он мог сказать? Совершенно непонятная лихорадка сотрясала его величество и 8, и 9 августа. Не помогло и слабительное, королю становилось все хуже. Герцог Ришелье отвел доктора в сторону:
– Что вы думаете о причине недомогания?
Тот пожал плечами:
– Не знаю, не могу объяснить. Разве только отравление…
– Какое отравление, вы с ума сошли?! Король ел все, что и мы, но никто из бывших на ужине не почувствовал ни малейшего недомогания. Возможно, это простое переутомление.
Взгляд герцога был столь внушительным, что сознание доктора мгновенно прониклось пониманием:
– Безусловно, это переутомление! Его величеству никак не следовало так утруждать себя.
– Да, тем более он провел ночь, бурную ночь, смею вас уверить, с двумя дамами сразу.
Кассер в ужасе уставился на Ришелье, он не знал, как следует реагировать на такое откровение герцога. Ришелье подсказал сам:
– Но этого не следует знать остальным, достаточно просто сказать, что король слишком переутомился.
– Но я не могу ручаться за жизнь его величества, пока он в таком состоянии…
Герцог
– Безусловно, королю нужен покой и надлежащий уход. И никаких дам! Хотя бы на время…
С доктора явно снималась всякая ответственность за состояние венценосного больного, это было Кассеру на руку, и он согласно закивал.
Уже вечером доктору совсем полегчало, потому что прибыл еще один врач. Чего нельзя было сказать о пациенте – королю становилось все хуже. Посовещавшись, эскулапы решили, что на всякий случай его величеству следовало бы причаститься.
Мец в ужасе замер. Смерть короля легла бы черным пятном на репутацию города.
Самому Людовику было очень плохо, он мало что понимал, но когда его духовник патер Перюссо заговорил о необходимости сначала публичного покаяния и прощения со стороны королевы, прослезился.
– Я согласен просить прощения у ее величества.
Фаворитка с ужасом смотрела на своего благодетеля, появление королевы в этой спальне, которую они с Лорагэ не покидали с той минуты, как Людовику стало плохо, означало, что сестры должны немедленно покинуть и Мец, и, возможно, даже Версаль.
Шатору бросилась к патеру Перюссо:
– Отец мой, помогите мне избежать бесчестия! Неужели меня удалят от его величества с позором?
Но за спиной патера Перюссо стоял епископ Суассонский монсеньор Фитц Джеймс, отнюдь не настроенный оставлять вблизи с королем парочку развратных красоток. Не сомневаясь в готовности Людовика покаяться, все же для любого человека страх перед вечностью сильнее опасений потерять любовницу, он уже отправил гонца к королеве с просьбой немедленно приехать и принять покаяние блудного супруга. И епископа куда меньше волновала судьба фаворитки, чем то, успеет ли примчаться в Мец Мария Лещинская, пока не перестанет действовать средство, подсыпанное в питье его величества для пребывания в состоянии лихорадки.
Епископу и тем, кто стоял за ним, все удалось, королева примчалась вовремя, фаворитка была с позором изгнана, король покаялся и поклялся больше не вести скандальный образ жизни.
Герцог Ришелье навестил фаворитку. Мадам де Шатору не могла найти себе места, их с сестрой удалили из королевских покоев, запретив показываться на глаза, вести оттуда приходили одна хуже другой. Поэтому, когда в двери показался герцог Ришелье, обе дамы метнулись к нему, как к последней надежде:
– Что?!
– Мадам, уезжайте, и как можно скорее.
– Как уезжать? Совсем?
– Быстрее, пока до горожан не дошли известия, что его величество прилюдно покаялся перед супругой и обещал больше не грешить.
– Но… я не готова. Экипаж не заложен, вещи не собраны…
– Какой экипаж?! Какие вещи?! Уносите ноги в простой карете, если хотите остаться живой.
Крупная, полная Лорагэ, слабо пискнув, рухнула в кресло, также пискнувшее под ее весом. Шатору оказалась более разумной и собранной: