Мадонна Семи Холмов
Шрифт:
Джованни улыбнулся:
– Я так и сделаю, отец.
– И помни: в Испании тебе придется вести себя как настоящий испанец.
– Ох, они такие скучные!
– Только во время официальных церемоний. Я ни о чем больше тебя не прошу: женись, роди наследника и постарайся вести себя так, чтобы не оскорблять испанский двор. А во всем остальном… Поступай как хочешь. Наслаждайся жизнью, ибо твой отец хотел бы видеть тебя счастливым.
Джованни поцеловал ему руку и умчался: его уже ждал Джем.
Они направились в город искать приключений: Джованни считал, что оставшиеся
Когда сын ушел, Папа послал за двумя особыми личностями – Жинесом Фира и Моссеном Хаиме Пертуза.
– Как идут ваши приготовления? – спросил у них Папа.
– Мы готовы в любой момент отправиться в Испанию, Ваше Святейшество, – ответил Жинес.
– Отлично. Держитесь поближе к моему сыну и сообщайте обо всем: для меня нет незначительной информации.
– Всегда рады вам служить, Ваше Святейшество.
– Если я обнаружу, что вы утаили от меня хоть что-то, даже самое малое, я вас отзову, и вас ждет вечное проклятие.
Фира и Пертуза побледнели от ужаса. Они рухнули на колени и поклялись, что сделают все, что в их силах, и будут сообщать о каждом движении герцога Гандиа: нет у них на Земле иной цели, как служить Его Святейшеству.
Лукреция возвращалась с верховой прогулки на холме Марио, где она смотрела за соколиной охотой. На ступеньках дворца ее ждала рабыня: мадонна Адриана просила передать, чтобы Лукреция сразу же шла к ней.
Войдя в апартаменты Адрианы, Лукреция заметила, что та пребывает в необычном волнении.
– Святой отец просил тебя прийти к нему, – сообщила ей Адриана. – У него есть новости.
Глаза Лукреции широко распахнулись, ротик приоткрылся от удивления – теперь она была похожа скорее на десятилетнюю девочку, чем на четырнадцатилетнюю девушку.
– Плохие новости? – В глазах ее появился страх.
– Новости из Испании. Больше мне ничего не известно, – отрезала Адриана.
Раз новости из Испании, значит, речь идет о Джованни. Вот уже несколько месяцев, как он уехал, однако он не давал о себе забыть. А Александр – тот постоянно был занят мыслями о самом любимом из сыновей.
Когда из Испании приходили плохие вести, он запирался у себя в апартаментах и плакал, а потом несколько дней, ходил в дурном настроении – для него было странно печалиться по нескольку дней, и потому через какое-то время он облегченно вздыхал и восклицал: «Разве можно верить всему, что говорят? Да у такого великолепного молодого человека непременно должны быть враги!»
Однако новости всегда были дурными, и Лукреция испугалась, что на этот раз случилось что-то поистине ужасное.
– Я только переоденусь! – воскликнула она.
– Поспеши, – сказала Адриана. – Он уже заждался.
Лукреция помчалась в свои апартаменты, Джулия последовала за ней. Джулия пребывала в прекрасном настроении, поскольку ей удалось вернуть свою власть над Папой. Она научилась не обращать внимания на его временные увлечения – будь то испанские монахини или рабыни-мавританки. Лукреция рассказывала ей, как относилась к увлечениям отца ее мать, Ваноцца, – та лишь улыбалась, прослышав об очередном, и потому отец никогда на нее
Лукреция была права, и Джулия твердо верила, что к ее маленькой Лауре Папа станет относиться с такой же заботливостью. Александр определенно обожал малышку, и признаком его любви к ее матери было то, что он все-таки пообещал наградить Алессандро Фарнезе кардинальской шапкой. И семья Джулии не могла на нее нахвалиться.
Джулии не терпелось узнать, что такое важное Александр должен сообщить Лукреции. В прежние времена она бы расстроилась, что не ее первую он вызывает к себе, но теперь она уже приспособилась к обстоятельствам и научилась скрывать свое разочарование.
– Отец ждет меня, – сообщила Лукреция, которой рабыня помогала снять наряд для верховой езды.
– Какие еще неприятности нас ожидают? – поинтересовалась Джулия.
– А может, вовсе не неприятности, а хорошие вести? Джулия рассмеялась.
– Ты не меняешься, – сказала Джулия. – Уже год, как ты замужняя дама, а ведешь себя так, будто тебе все еще десять лет.
Лукреция не слушала – она припоминала все, что предшествовало отъезду Джованни. Она знала, какую важную миссию возложил на Джованни Александр, она понимала, как много пришлось Папе проделать, чтобы его сын заслужил при испанском дворе уважение, она слыхала о епископе Ористанском, заботам которого отец поручил Джованни, ей были известны и приказы, отданные отцом Жинесу Фира и Пертузе. Бедолаги, разве они могли помешать Джованни вытворять все, что он вытворял!
И бедный Джованни! По вечерам никуда не ходить. В кости не играть. Каждую ночь спать со своей уродкой-женой, пока, наконец, она не забеременеет. А, выходя в море, непременно надевать перчатки, поскольку соленые брызги и ветер могут испортить руки, а испанскому дворянину прежде всего надо иметь руки белые и мягкие.
Безусловно, Джованни нарушал установленные отцом правила: письма от Фиры и Пертузы явно об этом говорили. Эти письма нагоняли на Папу тоску – правда, тоску недолгую, поскольку он ухитрялся взбадривать себя заявлениями о том, что дражайший его сын, несомненно, совершит все, что ему предназначено.
От Джованни также приходили письма, полные тоски. Его бракосочетание состоялось в Барселоне, на нем присутствовали король и королева Испании, что говорило об их большом уважении к Марии. Но сама Мария… Как писал Джованни, она была ужасно нудной, а физиономия у нее просто лошадиная – короче, ничего, кроме отвращения, он к своей супруге не испытывал.
Лукреция старалась не думать о письме от Фиры и Пертузы, в котором говорилось, что Джованни отказался осуществлять свои супружеские обязанности, и вместо того, чтобы спать с женой, по ночам в сопровождении нескольких приятелей шатается по городу, соблазняя, а то и просто насилуя юных дев.