Мадонна Семи Холмов
Шрифт:
И все же она не могла разгадать, почему так грозно сверкают его глаза, почему так сильно сжаты губы.
Она слишком хорошо знала, какой образ жизни он вел в университете. Не было греха, который он не испробовал, и о его бурных похождениях ходили чудовищные слухи. Деньги и влияние отца позволили ему завести что-то вроде своего собственного двора, которым он правил как настоящий деспот – горе было тому, кто пытался его ослушаться, с провинившимся происходили различные «несчастные случаи».
– Чезаре, – воскликнула Лукреция, – ты
Он по обычаю взял ее за шею, притянул к себе и поцеловал в губы.
– Эти прекрасные глазки, – пробормотал он, – слишком многое подмечают. Давай-ка отправимся на конную прогулку.
– Хорошо, Чезаре, с огромным удовольствием. А куда?
– Может, вдоль реки? Или по городу. Пусть люди на нас поглазеют, им это понравится. И почему бы нет? На тебя приятно посмотреть, сестричка.
– А ты – самый красивый мужчина в Италии. Он засмеялся.
– Даже в этой рясе?
– Ты ее украшаешь. Никто из священников и сравниться с тобою не может.
– Факт, который, несомненно, заставляет всех епископов и кардиналов прыгать от радости.
Он в хорошем настроении, подумала Лукреция, я ошиблась…
К ним присоединился еще один всадник – красивая рыжеволосая девушка, несколько богато одетая, вся усыпанная драгоценностями. Ее длинные рыжие волосы развевались на ветру.
– Фьяметта тебя прекрасно знает, сестра, – заявил Чезаре, переводя взгляд с рыжеволосой красавицы на такую милую и невинную Лукрецию. – Она утверждает, что я слишком часто произношу твое имя.
– Мы очень дружная семья, – пояснила Лукреция девушке.
– Так оно и есть, – ответила Фьяметта. – Весь Рим говорит о вашей привязанности друг к другу, и неизвестно, кто любит мадонну Лукрецию больше – ее братья или ее отец.
– Вы даже не представляете, как приятно быть столь любимой, – спокойно произнесла Лукреция.
– Давайте прокатимся вместе, – предложил Чезаре.
Он ехал между ними, и на губах его играла ироническая улыбка. Прохожие, заметив их, опускали взгляд, но стоило троице проехать, как они останавливались и пялились им вслед.
Репутация Чезаре была уже настолько громкой, что никто не осмеливался не то что глянуть на него с издевкой или враждебно, но и вообще поднять на него глаза. Однако то, что он ехал по улицам Рима с этими двумя девушками, вызывало всеобщее удивление.
И Чезаре прекрасно понимал природу этого удивления: ведь он ехал в сопровождении своей сестры и – самой знаменитой римской куртизанки; он также знал, что скоро весть об этой его выходке дойдет до отца и Папа будет весьма раздосадован. А этого как раз Чезаре и добивался: пусть люди глазеют, пусть сплетничают.
Фьяметта также наслаждалась этой выходкой: пусть римляне узнают, что именно она – последняя любовница Чезаре Борджа! Это сослужит неплохую службу ее репутации: чем дольше она будет оставаться у него в фаворе, тем лучше – это несказанно возвышает ее среди соратниц по ремеслу.
Так они и ехали к Колизею:
– Ох! – воскликнула она. – Как здесь красиво и как… страшно. Говорят, что некоторые специально приходят сюда по ночам, чтобы послушать отголоски стонов тех, кого принесли в жертву, и рев разъяренных львов.
– Это всего лишь сказки, – рассмеялась Фьяметта. Лукреция вопросительно глянула на Чезаре.
– Фьяметта права, – сказал он. – То, что люди слышат, – просто шаги тех, кто ворует из руин камни и мрамор для строительства своих домов, а разговоры о привидениях распускают сами воры, чтобы их никто не тревожил.
– Наверное, так оно и есть! Теперь я совсем не боюсь этого места.
– Но все же заклинаю тебя, сестра: не ходи сюда по ночам. Это место не для таких, как ты.
– А вы ходили сюда ночью? – невинно осведомилась Лукреция у Фьяметты. Чезаре ответил вместо нее:
– По ночам в Колизее собираются грабители и проститутки.
Фьяметта слегка покраснела, но поостереглась возражать Чезаре – она уже хорошо знала его нрав.
Лукреция, заметив замешательство девушки и поняв его причины – потому что она прекрасно сознавала, чем Фьяметта зарабатывает себе на жизнь, – быстро произнесла:
– Папа Павел построил свой дворец из травертинского мрамора, который взяли отсюда. Разве не замечательно, что четырнадцать веков спустя этот мрамор и эти камни все еще служат для строительства домов, хотя тех, кто воздвиг Колизей и кто погибал здесь, давно уже нет на свете?
– Ну разве она не очаровательна, эта моя маленькая сестренка?! – воскликнул Чезаре и наклонился ее поцеловать.
Некоторое время они скакали среди руин, а затем повернули коней к дворцу Санта Мария дель Портико.
Чезаре сказал Фьяметте, что попозже еще к ней заедет, и отправился к сестре.
– Ах, – сказал он, когда они остались одни (прислужницы Лукреции всегда разбегались, когда к ней приходил Чезаре). – Ты немного шокирована, признайся.
– Люди глазели на нас, Чезаре.
– Разве тебе не понравилась бедняжка Фьяметта?
– Понравилась. Она очень красивая… Но она – куртизанка, правда? И вряд ли ей стоило в открытую появляться с нами на улицах.
– Почему же?
– Видимо, потому, что ты – архиепископ.
Чезаре хорошо знакомым Лукреции жестом упер руки в боки.
– Именно потому, что я архиепископ, я и проскакал по улицам с этой рыжей девкой.
– Но наш отец говорит…
– Я знаю, что говорит отец. Заводи сколько хочешь любовниц – десять, двадцать, сотню. Забавляйся с ними, как тебе будет угодно, – но тайком. А на публике делай вид, что ты – преданный сын церкви. Ради всех святых, Лукреция, я же поклялся, что избавлюсь от церкви и стану вести себя именно так, чтобы заставить отца освободить меня от этого обета.