Маэстро
Шрифт:
– Иди давай, а то свой выход пропустишь. – Марик хлопнул друга по плечу. – Я тоже пойду, за тебя поболею.
* * *
Спел Рудик нормально. И руки раскидывал, и голову задирал, и голосил знатно. Жюри наверняка поверило, что этот мальчик очень любит родной край и готов его прославлять и дальше, на всесоюзном конкурсе например. По крайней мере, Марик на это надеялся, стоя за кулисами.
Потом они вместе стояли в буфете и пили компот из сухофруктов из одного стакана. Булочка тоже была одна на двоих – деньги из дома догадался взять только Рудик, а торчать им во Дворце предстояло еще добрых
К тому моменту, когда Марика вызвали на сцену, он уже хотел только домой. Белая рубашка казалась ему несвежей, брюки помялись, уголки бабочки печально обвисли. Но уже прозвучало: «Выступает Марат Агдавлетов», пришлось делать шаг на сцену.
Какой же она оказалась огромной! И полный зал Дворца Республики. Две тысячи двести человек! Марик не видел лиц, но ощущал внимание, направленное на него. Потом, уже будучи взрослым, он вспоминал то первое свое серьезное выступление и думал, что не так уж пристально на него смотрели. Бедные судьи наверняка устали после шести часов прослушивания конкурсантов. Про зрителей и говорить нечего, они-то сто раз пожалели, что решили прийти на концерт юных дарований. Половина зала наверняка разбрелась, не дождавшись объявления итогов. Но тогда Марику казалось, что он один на один с гигантским многоликим чудовищем, дышащим в темноте, кашляющим, переговаривающимся, чего-то ждущим от него. Всего лишь мальчика, еще толком не решившим, чего он хочет от жизни.
Конечно, Марику приходилось выступать на школьных отчетных концертах – но там все было понятно и просто: сел за рояль и играешь наизусть выученную пьесу для преподавателей и одноклассников. В небольшом и хорошо освещенном зале. Да и тот импровизированный выход на дворовую сцену в роли Гавроша дался ему легко, все сложилось само собой, так что Марик даже не успел испугаться. С чудовищем же он встретился первый раз в жизни.
В первую секунду он оробел. Но заиграло вступление, его собственное вступление. Ну ладно, пусть разделенное на двоих с Матвеем Блантером, но все-таки Марик безошибочно улавливал отголоски своих мелодий. Своих будущих мелодий, которые когда-нибудь выделят Марата Агдавлетова из серой череды советских певцов. И Марик сделал еще шаг, чтобы попасть в луч прожектора.
Рудик рассказывал, что от волнения перехватывает горло, что звук приходится из себя буквально выдавливать. Ерунда какая! У Марика голос лился легко и свободно. Мысленно он уже перенесся в волшебный мир, где сияли неизвестные, но такие манящие балканские звезды. На репетициях Алевтина Павловна долго пыталась, по ее собственному выражению, «поставить номер». То есть разучить последовательность жестов, которыми Марик сопровождал бы песню. Но Марат решительно отказался. Спасибо, насмотрелся на «номер» Рудика с выкидыванием рук и патриотическим притопом в конце. Марик с трудом удерживался, чтобы не сообщить другу, как неестественно он и его жестикуляция выглядят со стороны. Но все-таки промолчал, ибо знал, как Рудольф относится к критике, даже самой доброжелательной.
В итоге они решили обойтись без «номера».
– Делай что хочешь, – махнула на него рукой Алевтина Павловна. – Хоть столбом стой. Пой, главное, чисто.
Вот с этим у Марата никаких проблем не было. И теперь он пел, не особо задумываясь о движениях, тщательно выводя каждую ноту. Но в третьем куплете, на словах «…вспоминаем неспроста ярославские, рязанские, да смоленские места!» у него вдруг сами собой взлетели руки в совершенно искреннем порыве. Как будто всю жизнь он провел в ярославских местах. Которых никогда в жизни не видел.
В последнем куплете у него звучала
Аплодисменты его оглушили. Они так неожиданно ворвались в его только что возникший на сцене мир, что Марик чуть не сбежал. Сообразил, что надо поклониться, и быстро-быстро ушел за кулисы. Ему показалось или другим хлопали меньше? Да нет, показалось. Одно дело слушать из кулис, а другое – стоя на сцене. Акустический эффект, ничего больше.
Алевтина Павловна стояла с каким-то странным лицом. Молча похлопала его по плечу и сообщила, что ей надо отлучиться. Маявшиеся от безделья ребята, коих набилось за кулисами уже как сельдей в бочке, тоже смотрели на Марика. Не очень-то дружелюбно.
– Пошли покурим, – дернул его за рукав Рудик. – Пока жюри совещается, успеем.
Обескураженный, еще ничего толком не понимающий Марик пошел за приятелем.
– Чего мы сделаем? – уточнил он, когда они оказались все у того же постамента дедушки Ленина. – С каких пор ты куришь? Тебя отец убьет.
– С тех же, что и ты, – усмехнулся Рудольф. – На, угощайся.
И протянул ему пустую ладонь. Другой рукой зажал между двух пальцев воображаемую сигарету и сделал вид, что затягивается.
– Надо же было как-то осадить этих малолеток. А то устроили там курятник, пока ты пел. Вот, мол, только из Первой школы и пройдут, как всегда, все схвачено. И зачем мы приехали. И когда уже их перестанут на эти конкурсы допускать. Нечестно! Кудах-кудах!
Марат устало провел рукой по лицу. Кажется, пиджак промок насквозь, капельки пота стекали даже с волос. Хотя на улице было довольно прохладно – стояла глубокая осень. Другое дело, что зимы у них не случалось. Рудик показался ему непривычно злым. Ладно, сегодня все устали. День казался каким-то бесконечным.
– Как я спел?
– Шикарно! На последнем куплете к Алевтине Павловне какой-то дядька подскочил в галстуке и давай ей на ухо что-то шептать. По-моему, он тебя нахваливал. И что-то говорил про «Уруз».
Марик озадаченно смотрел на друга. «Уруз» тут причем? Он, разумеется, знал про этот коллектив, кто его не знал-то в Республике? Национальная гордость, можно сказать. Но какое он имел отношение к Алевтине Павловне?
Итоги конкурса жюри объявляло со сцены, так что за кулисами создался настоящий ажиотаж. Шутка ли, почти сотня участников, и все старались встать поближе, чтобы услышать имена финалистов. Марику трижды наступили на ноги, так что в третий раз он, не глядя, кому-то двинул в ухо. Оказалось, тому самому толстенькому мальчику, в начале конкурса поправлявшему штанину. Мальчик возмущенно заголосил, сзади зашипели, Рудик на кого-то огрызнулся: «Сам виноват», началась потасовка. Но в следующую секунду со сцены прозвучало:
– Лауреатами конкурса становятся Марат Агдавлетов и Тимур Равзанов! Просим ребят выйти для получения дипломов и памятных подарков!
Толпа расступилась. Ошеломленный Марик зашагал по вдруг образовавшемуся коридору. Перед ним довольно уверенно шел длинный, в настоящем фраке («как пингвин», – припечатал еще утром Рудик) парень. Очевидно, он и был Тимуром. Пел что-то из классики вполне оформившимся тенором. Марик его слышал из-за кулис, и исполнение ему очень понравилось.
Но как же Рудольф? Ведь если выбирать из них двоих, это он должен был стать лауреатом. И он должен был поехать на всесоюзный конкурс в Москву. Как же Марик без него поедет? Это неправильно. Надо все поменять. У Рудика же мечта стать певцом. А кем хочет стать Марик, он и сам еще не решил.