Маг поневоле
Шрифт:
— Награда очень уж большая, — со вздохом, признался Гонда. — Какой разбойник откажется? Вот они и взяли в привычку обозы жреческие сопровождать. Чуть в сторону от обоза отошёл: по нужде там али ещё чего и всё… Тут тебя и ждут. И пикнуть не успеешь, как свяжут и уволокут.
— Так стигма то на мне чёрная! — начал горячится я.
— Ну и что? — Хмыкнул Марк, поднимаясь с земли. — Сегодня чёрная, а пройдет несколько дней и побелеет. Они подождут.
— А разве так можно? — Не на шутку озадачился я. — Ну вот утащат они меня, а после властям отдадут. Так я же молчать то не буду. Всё как было расскажу.
— Кто тебя слушать будет? — Презрительно фыркнул Лузга. —
— В общем, всем хорошо, — констатировал Гонда. — И Татям, и деревенским, и жрецам с господине князем. Плохо только тебе.
— Значит, они и сейчас за нами идут? — Опасливо оглянулся я, в сторону леса.
— Может, идут, а может, и нет их тут совсем, — пожал плечами Гонда — Проверять не собираюсь. Дорого обойтись может. И тебе не советую. Держись возле меня — глядишь и дойдёшь спокойно до Вилича.
— А чего они ждут тогда? — Задумался я. — Не проще подойди и просто забрать нас. Оружия у нас нет, а там, — кивнул я в сторону обоза, — если охрана и вступится, так их с десяток всего. Заодно и обоз пограбить можно.
— Так-то оно так, — почесал за ухом Гонда. — Добра на подводах немало будет. Ток жрецы давно отучили их обозы грабить. Отнять то, оно дело не хитрое, — кивнул он на подводы. — Ток потом этим татям жизни не будет. Отцы-вершители их даже искать не станут. Просто отец-приор отлучит от храма Троих все окрестные деревеньки за потворство и всё. Мужики их сами порвут. Это даже похуже будет, чем с белой стигмой по лесам шастать!
— Ну а мы, — добавил Лузга, — пока за обозом идём, тоже под защитой Троих находимся. Тайком умыкнуть могут, а вот так… В открытую… Дураков нет! Жрецов даже степняки не грабят!
— Да, — оживился я. — Как раз хотел спросить. А почему в повозки быки запряжены? На конях то побыстрее было бы.
Очередное разглядывание моей тушки тремя парами глаз дало понять, что я опять сморозил что-то, по местным меркам, невообразимо глупое.
— У нас на конях только самоубийцы ездят, — наконец выдавил из себя Гонта. И тут же, потерев подбородок, опроверг самого себя. — Нет. И они не ездят! Можно и попроще смерть сыскать, ежели жить неохота.
Я вопросительно уставился на него. Гонда устало покачал головой и всё же решил объяснить.
— Это всё из-за степняков. Эти дикари, почему то решили, что на лошадях могут ездить только они. Бог, что ли, ихний, им так разрешил или ещё чего. — Гонда презрительно фыркнул и тряхнул головой. — Не это важно. Важно, что за другими они такого права не оставляют. И просто звереют, когда даже просто в здешних краях лошадь увидят. А уж ежели верхом кого на ней споймают, то совсем беда.
— И что с таким будет?
— Ничего не будет! — Задористо гыкнул, прислушивавшийся к нашей беседе, Марк. — Совсем! Даже костей потом никто не найдёт!
— Только это ничего, довольно долго продлится, — согласился с ним Лузга. — И старики бают, что вопли стоят такие, что хоть уши зажимай. В пытках эти сволочи, толк знают.
— А что за казнь то? — Мне стало жутковато, под мрачными взглядами моих спутников. Ну, их к Лишнему лошадей этих. Мы лучше ножками! Потише пойдёшь, подальше дойдёшь.
— А кто его знает, — пожал своими могучими плечами Марк. — У нас уже лет триста на лошадях никто не ездит. Даже господине князь. Его в специальном паланкине рабы на плечах носят.
У обозов началось движение. Засуетились возницы, потянулись, широко зевая, к телегам воины.
Засобирались и мои спутники. Гонда, убрав остатки еды в заплечный мешок, не спеша отряхнулся и задумчиво посмотрел на меня.
— Слушай, — обратился он ко мне. — А ты как с земляком то своим раньше ладил али как?
— А я знаю, — озадаченно пожал плечами я. — Я же не помню ничего!
— А ну да, — хлопнул себя по лбу Гонда. — Никак не привыкну. Я к чему спрашиваю. Дружок твой вон к отцу-послушнику подошёл. Гляди, как кланяется. Чуть лбом дорогу не проломил. А у нас лишний раз на глаза жрецам попадаться не принято. Прибытку никакого, а боком выйти запросто может. Вот и думка у меня. Чего он к нему сунулся то? Не на тебя ли донести?
— О чём доносить то? — Не на шутку встревожился я.
— А кто Лишнего хвалил? — Хмыкнул в ответ Гонда. — Мол, при нём люди хорошо жили. А Хюнгар только порушил всё. Да за такие речи отцы-вершители кого хочешь, на костёр определят!
— Неужто сразу на костёр? — похолодел я. Озвученная перспектива совсем не радовала.
— Да нет. Не сразу. — Лузга сморщился так, словно ему в рот сунули что-то омерзительно-противное. — Дознание сначала с пристрастием учинят. Да скоро сам узнаешь, — мазнул он по мне взглядом. — Щас отец-послушник нас позовёт. Так мы с Марком всё как было обскажем. Жрецам врать себе дороже выйти может, да и ты нам чай не свояк.
Я ошеломлённо оглянулся. Гонда, насупившись, отвёл взгляд. Марк, с притворным сожалением, развёл в стороны руками: мол, не хочется, а куда деваться?
— Я бы и сам на тебя донёс, — решил добыть меня Лузга, задумчиво поглядывая в сторону обоза, — да выгоды никакой в том не видел. Докука одна.
— Как же так, — ошеломлённо выдавил, наконец-то, я. — Я же вам ничего плохого не сделал.
— Нам нет, — согласился Лузга, почёсывая брюхо. — Потому и не донесли. А ему видно где-то дорожку перешёл. — Кивнул он в сторону обоза. — И в самом деле, ты этого не помнишь, аль лукавить удумал, теперь дело десятое. Щас вои тебе руки скрутят и в телегу.
— Отойдём со мною, други, — отодвинул меня плечом Гонда. — Побалакаем чутка. — И, ободряюще ткнув меня локтём в бок, отвёл Марка с Лузгой чуть в сторону.
Я остался стоять, соляным столбом, косясь на оживлённо шептавшихся парней и проклиная себя, на чём свет стоит: "Идиот! Болтун несчастный. И кто тебя за язык то тянул?! Забыл, где находишься?!"
В серьёзности нависшей надо мной угрозы, я ничуть не сомневался. Со служителями бога во все времена шутки плохи были. Серьезная это организация. Суровая, прямо скажем. И то, как местные старики лебезят перед каким-то мальчишкой — это наглядно подтверждает. Порядки тут жестокие. Полумер не признают. А с кем любая религиозная структура нещадно борется, стараясь искоренить под корень? Кого, во все времена, жгли на кострах, заживо замуровывали, забывали камнями? Еретиков, конечно! Даже к иноверцам терпимей относились! Потому как это враг внешний и понятный. Он только сплочает ряды верующих в борьбе с ним. Еретики страшнее. Они как черви в дереве. Здесь сомнение в каком-то священном постулате, там несогласие с трактовкой одного из религиозных канонов, глядишь — прочный на вид дуб превращается в своё трухлявое подобие, грозящее рассыпаться в любой момент. А я для местных жрецов тот самый червяк и есть. В правильности поступков местных богов усомнился, да еще и Лишнего этого, будь он неладен, хвалить надумал.