Магам можно все (сборник)

Дяченко Марина и Сергей

Староста, к чести его, взял себя в руки почти сразу.

Не торопясь, поднялся; отвесил официальный поклон — не выше, но и не ниже, чем следует. Вытянул шею, изучая документ внимательнее; важно кивнул:

— Добро пожаловать на Круглый Клык, горни Лереала… ру… руун. Какого рода услуги вы желали бы получить, э-э, от местных властей?

Варан приподнялся на цыпочки. Разглядел на бумаге играющее всеми красками поле, на нем — выпуклое, будто живое, лицо чужака-горни — без капюшона, с сухими волосами и не разбухшим, здоровым носом, загорелое и строгое до суровости. Буквы не успел прочитать.

— Только

одну услугу, — чужак со смешным длинным именем сложил бумагу, погасив тем самым сияние. — Доставьте меня наверх без промедления. Желательно прямо сейчас.

— А-а, — староста кашлянул, прочищая сиплое горло. — Э-э, горни… Не знаю, есть ли сегодня транспорт… Ты! — он резко обернулся к Варану. — Батя сегодня воду отправляет?

— Вчера отправлял, — буркнул Варан, не желая, впрочем, открыто дерзить. — А сегодня у него винт недовернут.

— Пускай довернет винт, — ласково сказал староста. — Видишь — горни спешит, неохота горни с нами, селедками, мокнуть… Значит, беги к бате, пусть наворачивает винт и пусть отправляет горни. Печать Императора — ему что, жить надоело?!

Варан чуть не задохнулся от возмущения. Так вот, играючи, спихнуть заботу с собственной спины на чужую да еще Императора приплести, Шуу тебя отрыгни…

— Да как… вчера же летали… а пружина — ее же заводить надо… что же гонять полузаведенный… А вдруг не долетит, свалится, что тогда?

— Бате, стало быть, приказ Императора и не приказ вовсе? — ласково осведомился староста.

Варан беспомощно глянул на пришельца-горни.

Тот стоял в лужице оплывающей соли, капюшон откинут на спину, волосы, и в самом деле длиной почти до плеч, прилипли к голове. В опущенной руке — верительная грамота с радугой внутри.

— Такой у нас народ, — со вздохом заключил староста. — Ленивый народ и хитрый, что твоя уховертка, как для своего поля — из кожи вон, а как для общины или вот для государства — тут вам тысяча причин, стонадцать отговорок — и то, и это… Загор-одноглазый, этого вот тунеядца родитель, у нас подъемником ведает. Я вам, горни, записочку-то напишу — пусть выдадут вам поесть, попить теплого, одежку сухую, а то вы в поддонье, вижу, нечастый гость… — Староста мягко хихикнул. Пошарил рукой в нише стола, вытащил большую тусклую раковину, вынул из-за уха стило, послюнил зачем-то, начал царапать. Звук получался едва слышный, но донельзя мерзкий.

Варан проглотил горькую слюну. Бесполезно спорить, этот жирный сом всегда побеждает, сетка лучшая — ему, овощное рагу в миске — ему, тунеядцем обозвать, сопляком, мерзавцем — всегда пожалуйста, и не смей в ответ посмотреть косо…

— Чего зыркаешь? — Кажется, староста ощутил его взгляд склоненной макушкой. — Позыркай мне… Вот для отца записка. Что указано — все исполнить, из общины потом возместим… Ну-ка пшел. Шкурой за горни ответите, и ты, и отец… Пшел!

И поклон этому Лереала… как его там. На этот раз низкий поклон, подчеркнуто почтительный. Распахнутая дверь, клубы пара… Варан едва успел увернуться, чтобы не получить пинок под зад.

Это счастье Карпу, что Варан увернулся. Потом, конечно, кисло пришлось бы… Но домашнюю тканую рубаху старосте долго отмывать пришлось бы… от крови из разбитого носа…

— А ты злой, — сказал горни и снова чихнул. — Глазами искры высекаешь… Сундучок-то возьми.

Варан —

некуда деваться — взялся за кожаную ручку деревянного вместилища сокровищ. Оказалось, что сундук не так легок, как думалось прежде; на самом деле он был тяжелее обоих мешков с почтой, мокнущих здесь же, под крыльцом.

— Куда идем? — поинтересовался сопливый горни.

Чтобы тебе у Шуу в заднице застрять, молча пожелал ему Варан. И так же молча кивнул, указывая направление.

* * *

Три сезона назад, когда Варану было четырнадцать лет, он чуть не ушел с плотогонами.

Они являлись обычно в первый месяц осени, когда любой голодранец в поддонье богат, как король, когда всем срочно требуются новые косяки для дверей, новые лодки, снасти, смола, древесина. Обычно их замечали на горизонте за день до прибытия — в центре колоссального плота возвышалось колесо с бегущими в нем людьми, огромные лопасти поднимались и опускались, вспенивая воду, но плот продвигался, как пьяная черепаха, — так был тяжел, многослоен, высился над водой и глубоко уходил под воду, и вся его чудовищная масса была — древесина из дальних стран, белая и желтая, твердая и мягкая, почти неподвластная гнили, душистая, свежая древесина.

Был бы в межсезонье ветер — ставили бы, наверное, парус. Но сезон прошел, и с ним улеглись ветры, и легкие игрушки богатых горни — лодки под цветными парусами — нашли пристанище где-то в пещерах верхнего мира… Плотогоны двигались неторопливо и торговались основательно, все были кряжистые, с белыми или желтыми лицами, с бородавками-сучками, будто наспех вытесанные из дерева. У каждого за поясом имелся кривой кинжал, а кое у кого — меч или арбалет за спиной: плотогону есть что терять. Они ходят по морям верхом на куче денег — неудивительно, что охотников за плотами куда больше, чем лесорубов. Каждому охота оседлать чужой плот — и плестись черепашьим шагом от острова к острову, покуда плот не растает, а кошелек — не раздуется, словно пузырь…

Иногда дерево, выставленное на продажу, бывало полито кровью. Суеверные не хотели брать; плотогоны скалились: не надо. Другие возьмут. Что тебе эта ржавчина: высохнет и осы-плется, в огне сгорит — не заметишь, дождем смоет — и не станет ее…

А однажды у Круглого Клыка встал на торги огромный плот с измененными хозяевами. Толпа головорезов, один другого страшнее, среди них и опустившиеся горни, и поддонки, и белые, как лед, чужестранцы — жутколицые, в шрамах. Чистого дерева в связках почти не осталось — а плотогонов не осталось никого, известно, что они в плен не сдаются. Ничего хорошего в плену их не ждет.

В первый день поселок, потрясенный, не вышел на торги. Выставили стражу, зарядили единственную пушку, послали наверх, князю, мольбу о защите. Ответ пришел незамедлительно: выяснить досконально намерения торговцев. Если они в самом деле древесину продают — зачем крик поднимать? Гарнизон на верхушке маленький, а Императора тревожить, патруль вызывать — так готовы ли поддонки по чести ответить, если вызов окажется ложным?

Начались сомнения. Кто-то кричал — кровавую древесину не берите! Ничего хорошего она вам не принесет. Убийцам свои деньги отдадите — будете с ними в сговоре, мертвые плотогоны не простят, да и бессовестно это, люди, подумайте…