Магам можно все (сборник)
Шрифт:
— Чего?!
— Охота — проверяйте, — с легким сердцем предложил Варан.
Стражники благоразумно сочли, что береженого Император бережет. Для порядка хотели дать Варану пинка, но тот привычно увернулся.
Опустевший Круглый Клык пугал его. Лысый, высохший, жалкий, неожиданно маленький; поднимись на горку — оглядишь весь остров от берега до берега. Белый камень, редкие островки растрескавшейся земли, жгучее небо, ледяной ветер… Там, где раньше помещались целые кварталы летних жилищ, теперь гладко и голо да ржавеют забытые в щелях колышки палаток. Варан попытался отыскать место, где была отцовская харчевня, но не нашел.
Каменные дома горни стояли в центре острова — спина
Варан потупился и часто заморгал. Поддонку не подобает так долго смотреть на небо, хоть три пары очков надень. И что ему за дело, кто и с чем навестил сегодня Императорского мага? Хотя крылама явно не княжеская. Здешнюю-то птичню он видел: четыре птицы поменьше, для патрулирования, и одна большая, для гонцов, но у той большой порода порченая — крылья с черными маховыми перьями…
Значит, к магу прибыл гость из столицы. И речь пойдет скорее всего, о сундуке с поддельными деньгами…
Варана чуть знобило — он не спал ночь и, что хуже, со вчерашнего дня ничего не ел. На рассвете его отвели на причал; здесь работали кое-какие знакомые поддонки — ворошили разложенную под солнцем морскую траву, сгребали сушняк, чинили причальные доски. От них Варан узнал, что отец на винте был здесь вчера вечером, расспрашивал о сыне, даже ходил к старосте причала, но ничего не узнал и ничего не добился. Обещал подняться на другой день после полудня.
— Он винт недоворачивает, — с осуждением сказал молодой работник, имени которого Варан не помнил. — Едва цепляется, на последнем издыхании… Причальники говорят — нет хорошей накрутки, торопится слишком. Эдак он однажды навернется, и нам причал сломает, и машину к Шуу разобьет, вот помяните мои слова…
Вскоре за этим едва не случилась драка. Работник искренне не понимал, что он такого сказал; Варана оттащили, вразумили грубыми словами и велели тихо сидеть, пока не поднимается винт. Поесть не предложили — слава Императору, на пристани нашлась бочка с водой и железная кружка на цепи…
Варан, которому давно надоела пристань с ее лабиринтом вонючих нор, тесными складами и спесивыми причальниками, не стал дожидаться винта. Все равно отец поднимется не «после полудня», а самое раннее вечером: даже при половинной накрутке пружину так быстро не завести… Варан тщательно обновил слой копоти на своих очках и отправился в мир горни, под солнце.
Каменная дорога поднималась на пригорок и ныряла вниз, теряясь из глаз. Казалось, она уходит прямо за горизонт. Варан наполовину опустил веки; приятно было воображать, что странствуешь. Что можно идти и идти, с рассвета до заката, и радоваться оттого, что дороге нет конца…
Он прошел сотню шагов. Остановился на пригорке. Теперь перед ним открылся край света — пелена облаков внизу. Дорога спускалась вниз и обрывалась там, где над самой пропастью болтался и дымил погашенный сигнальный фонарь.
А может, прыгнуть, подумал Варан ни с того ни с сего. Оттолкнуться от края — и как в море… Пронизать навылет облака. Увидеть на секунду залитое дождем поддонье. И навеки избавиться от всех разочарований…
Он ужаснулся собственным мыслям. Вероятно, сказывались голод и недосып, и еще то, что он никак не мог набраться решимости и приблизиться к жилищам настоящих горни. Сезон уравнивает, зато межсезонье напоминает о пропасти между
Красно-желтое крыло бабочки, придавленное черепком глиняной вазы, подергивалось на ветру, как живое. Варан, не думая, поднял черепок и взял крыло в руки. Ладони покрылись пыльцой, пыльца взлетела ярким облачком, которое тут же расплылось и растаяло. Крыло осталось в руках у Варана серой, кое-где прозрачной тряпочкой.
Он выпустил крыло, и оно взвилось в воздух почти торжественно, почти красиво — в последний полет…
Варан вытер руки о пучок бурой травы-бархатки, неизвестно как сохранившейся в щели под камнем. Может быть, придумать какой-нибудь предлог? Ведь он, Варан, является носителем тайны и — что очень кстати — никому не обещал хранить ее. Он летал сперва на крыламе, а потом на пластуне, он слушал рассказы Императорского мага, он нашел тайник и едва спасся от стража-заклинания… (В этом месте размышлений Варана передернуло. Надо же, какая гадость — «Ты мертв»…)
Глупо и неестественно будет, если он, Варан, проведя почти целый день наверху без дела, не попытается разыскать Нилу и рассказать ей последние новости. Он вздохнул, еще раз отряхнул ладони, вытер слезы, катившиеся из глаз, несмотря на очки, и направился к сердцу острова — домам, сложенным в незапамятные времена из больших и мелких каменных глыб.
Нет никого хуже слуг, живущих наверху, — так когда-то говорил отец. Варану редко доводилось встречаться с этой породой, но каждая такая встреча лишний раз подтверждала отцову правоту. Я потомственный горни, читалось на лбу у каждого из них. То, что я выношу горшки за княжеским племянником, и отец мой выносил, и дед выносил, — не имеет значения. Я вырос под солнцем, и ты, прячущий глаза за темными стеклами, не смеешь смотреть мне в лицо, как не смеешь взглянуть на взрастившее меня светило…
— Ступай прочь, поддонок, или я позову стражу!
— Что ты здесь делаешь, жаба? В Кишку захотел?
— Я ищу девушку по имени Нила, — повторял Варан, как заведенный. — Она служит во дворце…
— Идиот! Ты думаешь, тебя кто-то подпустит близко к дворцу? Ступай в свое поддонье!
Перед воротами дворца помещался резервуар с водой, там плавали солонухи — две штуки. Варан подкрался поближе; рыбины, и большая и маленькая, были на редкость уродливы. Бесформенные тела их покрывала корка соли; солонухи были едва ли не самым ценным княжеским достоянием, потому что обладали свойством превращать морскую воду в чистейшую пресную — примерно по стакану в день. Отцу нынешнего князя преподнесли их в подарок чуть ли не за сто лет до Варанова рождения, и с тех пор ни один рыбак и ни один путешественник не могли преумножить сокровище, более того, никто не знал толком, где такие рыбы водятся. Поддонки втихомолку радовались этому — неизвестно, как сложились бы отношения верхних и нижних княжеских подданных, если бы пресная вода доставалась верхним без помощи водосборников нижних…
К воротам дворца вел горбатый мостик, красиво отражался в круглом озерце.
— Эй, ты! — стражник у ворот зачем-то поднял копье. — А ну, отойди!
И Варан поскорее отошел. С его-то счастьем — обвинят в покушении на жизнь драгоценных рыб и повесят с облегченным вздохом: наконец-то!
В животе бурчало все настойчивее. Варан вернулся на пристань, зарылся в кучу сушняка и проспал до заката — пока его не разбудили, тряхнув за плечо. Разбудивший оказался отцом — лихорадочно-веселым, непривычно говорливым, не верящим, кажется, в свое счастье, — в который раз потерянный сын снова возвращается живым и здоровым…