Магазин, или записки продавца
Шрифт:
А художественной литературы было завались.
– И вы все это читали? – как-то спросили меня.
– Конечно, нет, – облегченно вздыхаю. – Зачем?
Поначалу от книг оторваться не могла, потом все чаще стала ловить себя на мысли: где-то этот сюжетец и эти мыслишки уже встречались… Только где? Да везде! Античные авторы главное о человеке и его жизни уже сказали. Хотя и это не первоисточник. Надо выйти на ступени магазина и взглянуть на небо, чтобы понять почему…
В ЛГУ я перебралась в декабре. Мне понравилась большая елка перед главным корпусом и километры заснеженных
Начальники оставались те же самые. Они содержали несколько торговых точек по городу, в основном арендуя помещения в крупных институтах и универсамах. И перетасовывали между ними книги – что где пойдет… Ценники на книгах часто переклеивали (обычно в сторону увеличения стоимости), а так как старые плохо отрывались, то лепили сверху – иногда по три слоя на одной книжной заднице…
В университетском киоске оказалось много изданий, которые я бы никогда не купила, но задаром прочитать интересно. Для оценки, так сказать, печатной продукции.
Начала с раскрученных. Милан Кундера. Какой же это, к черту, любовный роман, где ни у кого из героев путной любви не получается?! Нет Бога, нет Неба, есть большое “Я” Милана Кундеры, но без Космоса оно небольшое и слабопривлекательное. Его герои – безвольные, эгоистичные самцы.
“Я, признаться, люблю в женщине не то, чем она есть сама по себе и для себя, а то, чем она обращена ко мне, чем становится для меня”.
Фу, как скучно.
Некоторые книги как чашка кофе – выпьешь, и спать не хочется. “Бойцовский клуб” – крепкий черный кофе без сахара и молока. Как часто говорит мой знакомый Кирилл о литературе, “меня „вставило“ от этого”. Можно сочинять долгую критику, можно сравнивать Чака Паланика с Толстым и Достоевским, а зачем? Если “вставило”…
“Я был слишком завершенным.
Слишком правильным.
Я хотел выбраться из моей мышиной возни. Перестать играть роль сидящего в самолетном кресле потребителя одноразового масла.
Долой шведскую мебель.
Долой умное искусство.
Я взял отпуск. Я уснул на пляже”.
Вечером спросила у любимого (у нелюбимого о таком спрашивать бессмысленно):
– Хочешь, уедем куда-нибудь к теплому морю на год, будем жить не за свой счет и делать, что захотим?
– Нет, уедем к тете в деревню, и за свой счет. Но все равно будем делать, что захотим!
Первые дни – разведка местности. В окрестностях магазина обнаруживаю несколько гипсовых Пушкинов и россыпи блестящих кубков за победы в спорте. В актовом зале – а он прямо за стеночкой – непрекращающиеся репетиции: девичий хор сменяют завывания одинокого блюзиста, которого к вечеру вытесняет заливистое кукарекание КВН. И все это слушаешь, слушаешь, слушаешь – пока у блюзиста не получится, пока кавээнщики не отточат жало, пока народники про ямщика не напоются…
До столовой иду узкими разветвленно-безликими коридорами Нью-ЛГУ. На контрасте мысленно воссоздаю большой университетский коридор ЛГУ им. Жданова: портреты и бюсты ученых, старинные книги в застекленных стеллажах. История – не евроремонт, за год не сделаешь… А сколько сему высшему учебному заведению? Чуть больше десяти лет. Но если честно, почему-то
Между дверями, между стеклами. Между внутренним и внешним. Между вещью и потребителем – я – продавец.
Проработав десять лет в постсоветском НИИ, отвыкаешь получать удовольствие от труда, поскольку труд исключительно ненужный: ни стране, ни семье, ни тебе.
А так всегда хотелось испытать кайф от востребованности на рабочем месте. В магазине я словила нечто похожее. Стоит продавцу отлучиться на пять минут, как у прилавка собирается нетерпеливая толпа страждущих.
– Пачку бумаги!
– Тетрадь!
– Дискету!
Я насыщаю покупателей канцелярией с таким же удовольствием, с каким кормлю своих детей. И обожаю слышать:
– Что бы мы без вас делали!
Вошедшая женщина в шали улыбалась так, словно все знала о людях, которые настрочили тома на полках. Она поглаживала блестящие корочки, листала странички, но неизменно безо всякого желания купить что-либо. Вдруг решительно взяла Тейяра де Шардена:
– Сколько?
– Зачем он вам? – откровенно возмутилась я, ожидая, что дама выберет эксклюзив.
– По работе требуется.
Пояснение меня устроило, но я не сдавалась…
– Но ведь такое можно взять в библиотеке.
– Вы правы, – она вернула Тейяра на место и продолжила осмотр моих владений.
– А что бы вам хотелось почитать? – мне искренне хотелось угодить.
– Какую-нибудь маленькую нетолстую книжечку – простую и интересную: чтобы, дочитав до конца, еще помнить, что было в начале, – поймав мой взгляд, остановила. – Только не Коэльо.
Я поняла: нет у меня такой книжечки. Покупательница понимающе улыбнулась.
– Тогда я возьму маркер и блокнот. По крайней мере, я уверена, что хочу их, а насчет книг я уже давно ни в чем не уверена…
Позже я узнала, что дама в шали – кандидат философских наук.
В университетский киоск заходят знакомые. Стоит раз в месяц повстречаться с Кириллом, чтобы убедиться: он все о том же – о новом языке в литературе и о светлых поэтах в царстве тьмы. Кирилл уверяет, что некто Сидоров из Интернета (в прошлый раз был Петров) сочиняет стишки круче Пушкина, но цитировать не берется – просто Киру “вставило” и требуется сопереживание априори.
– Сходим пожрать? – Кира – аспирант, вечно без денег и вечно голоден до котлет и литературы.
В студенческой столовке за соседним столиком обедает очень пожилой мужчина: суп, пирожок. Он ест серьезно, по-настоящему голодно и одиноко… Он так ест, что делается невыносимо жалко весь род людской за беззащитность перед богами и природой.
А Кира продолжает настаивать, что Северянин – дешевая попса в сравнении с Петровым и Сидоровым. Последние куда как глубже и метафизичнее. Он опять пытается читать своих кумиров, но сбивается после первой невнятной строчки. Сетует и блестяще шпарит Северянина на память…