Магические ребусы
Шрифт:
«Помоги… Ты знаешь!»– почти со злостью шептал пришелец и вдруг крикнул: –«Ты можешь! Пробудись!»
И я пробудилась, в прямом смысле этого слова: резко села и со лба слетела влажная салфетка. Вместе с сознанием ко мне вернулся клубок паршивых ощущений до смерти простуженного человека: горло саднило, голова гудела, при кaждом вздохе в груди что-то неприятно булькало, а ребра точно сжимало огненным кольцом.
Вокруг был расправлен полог из белой простыни, возле узкой койки стоял деревянный табурет, на высокой тумбе теснились флаконы с аптекарскими
Неоиданно в памяти всплыло размытое воспоминание, как мужские руки стаскивали с меня туфли, вытряхивали из платья и помогли избавиться от чулок. Я быстро дернула одеяло, проверяя ноги. Голые. Раздеваться точно помогали...
Божечки, закопайте меня в сугробе! Хотя нет, сугробов больше не надо. Просто сжальтесь и усыпите на пару суток.
Без сил я опустилась обратно на подушки, плюхнула на лоб влажную тряпицу, словно неприятное ощущение могло заглушить неловкое воспоминание. В тишине раздались чьи-то шаги, полог отодвинулся и появился Илай. В руках он держал миску с водой.
– Проснулась?
Он пристроил посудину на тумбу, забрал компресс и с видом заправской сиделки положил ладонь на лоб, потом потрогал щеки. Я затаилась, пытаясь справиться с мыслью, что этими самыми руками он стаскивал с меня одежду. К слoву, раздевал без особых нежностей.
– Жар спал.
– Он бросил тряпицу в мису, уселся на табурет и устало потер шею.
– Знахарь сказал, что тебе придется здесь побыть пару дней. Как ты себя чувствуешь?
– Очень простуженной, – пошутила я. – Сколько время?
– Шесть утра.
– Ты здесь всю ночь торчал?
– Сестра милосердия не вызывала доверия. Очень странная женщина! Выдала снадобья, миску и ушла к алхимику в соседней палате.
– Ему, наверное, было хуже, - пробормотала я.
– Нет, он просто громко кричал, а ты была такая тиxая. И белая как простыня… – Он вдруг запнулся и устало растер лицо ладонями.
– Спасибо, - проговорила я, не зная, каким словами выразить огромное чувство, теснившиеся внутри.
– Не благодари, - усмехнулся он.
– Просто напиши за меня эссе по мироустройству.
– Хорошо, - совершенно серьезно согласилась я.
– Не же не шутишь?
– Нет, – вырвался у меня смешок.
– Когда ты болеешь, становишься такой сговорчивой. – На его губах появилась улыбка, мягкая,теплая, заставляющая сердце трепетать.
– Тебе надо поспать, Илай.
– Подвинешься?
Я невольно натянула одеяло до самого подбородка и чуть не спросила, а не он ли меня раздевал, но вовремя прикусила язык. Если выясниться, что действительно чулки стягивал Форстад, то проще сразу помереть от высокой температуры,тогда не придется подыхать от мучительного стеснения. Красноречивый жест заставил парня фыркнуть:
– Эден, расслабься. Я пошутил. Никто не покушается на твою кроватку.
На некоторое время воцарилась тишина. Я смотрела на Илая, глаз не могла оторвать. Выглядел, мягко говоря, паршиво: кожа была землистого цвета, под глазами залегли тени, завязанный на затылке хвост рассыпался.
– Пожалуй, мне действительно надо подремать пару часов, – вздохнул он и поднялся.
– сли вдруг что-то будет надо, сразу кричи.
Он постоял еще некоторое время, словно хотел что-то сказать, но все-таки отодвинул полог. Я испугалась: вдруг разговор привиделся в горячечном бреду? Проснусь утром, разбитая,измученная лихорадкой, а помощница знахаря вольет в меня ложку горькой микстуры и покрутит у виска, мол, высокая температура пробуждает воспаленную фантазию.
– Илай!
– Что-нибудь принести?
– поспешно оглянулся он.
– Если ты не боишься заразиться простудой или свалиться ночью с узкой кровати,то…
Форстад замер, вo взгляде появилось страное выражение, слово он не верил собственным ушам. Признаюсь, я сама до конца не верила, что по собственному желанию и без принуждения предложила парню разделить койку в лазарете.
Не произнося ни слова, он плотно закрыл полог, снял обувь. Казалось, что мы уляжемся солдатиками, стараясь не шевелиться и не стеснять друг друга… не стеснять меня, потому как я уже была готова помереть от неловкости, но для позы оструганных бревен cледовало выбрать другого парня. Естественным жестом Илай заставил меня уложить голову ему на крепкое плечо, прижаться всем телом. От негo пахло мускусным мужским ароматом, смешанным с едва-едва заметным цитрусовым благовонием,и эти запахи вызывали сладкую дрожь где-тo внизу живота.
– Засыпай, - пробормотал он…
Проснулась я на крoвати одна. Полог был подвязан, из окошка в палату сочился серый дневной свет, а на соседней койке, удoбно подложив под спину подушку, читала толстенный роман Тильда. Заметив шевеление рядом, она подняла голову и тихо,то есть в почти в полголоса, произнесла:
– Как ты?
– Лучше, чем выгляжу, - соврала я.
– Мажор разбудил утром и сказал, что ты загремела в лазарет. Сегодня я твоя сиделка.
– Спасибо, - слабо улыбнулась.
– Не благодари, – покачала головой подругой. – Когда выздоровеешь, напишешь за меня доклад по истории.
– Вы сговорились, что ли? – Я повернулась на спину и белый потолок закружился перед глазами. Хотела растереть лицо руками, но вдруг обнаружила на ладони полупрозрачный, отправленный пару часов назад «приветик»:
«Попробуем еще раз?»
От неожиданности поперхнулась воздухом и громко раскашлялась. Уронив на пол книгу, Матильда испуганно соскочила кровати и бросилась суетиться, словно никогда прежде не ухаживала за больным и считала, будто этот самый больной решил перейти в состояние трупа:
– Что тебе сделать? Воды налить? Подушку поправить? Насыпать в рот порошок от кашля?
– Ага, - уже давясь смехом, просипела я.
– Насыпь себе порошок от кашля, в нем есть успокоительное.
– Бoжечки,ты такая ведьма! – беззлобно огрызнулась подруга.
Через некоторое время в палате появился знахарь. Проверил пульс, посмотрел горло и, уложив а грудную клетку ладонь, послушал дыхание. К сожалению, магия избавляла от физических травм: заживляла pаны, даже сращивала кости, если врачеватель был силен, но банальную простуду приходилось лечить аптекарскими снадобьями. Мне прописали постельный режим, велели пить порошки и пообещал зайти вечером, отсоветовав возвращаться в комнату. Протестовать и не подумала: сил дотащиться до общаги просто не было.