Магические узы

Ефиминюк Марина Владимировна

Заторможенная оцепенелая пауза, казалось, растянулась до бесконечности, а звуки скрылись за нестерпимым звоном в ушах. Мой двойник двигался невероятно медленно, даже странно становилось. Рука скользнула за спину, вытаскивая самострел. Черная точка ствола ослепительно вспыхнула, с тихим щелчком выпуская белые боевые шарики. Четыре штуки по очереди. Один за другим.

Мы даже опомниться не успели, а хозяйку дома отбросило чудовищной силой удара на пол, и она, словно увязнув во времени, противоестественно долго падала, раскинув руки. На животе растекались алые пятна, и

кислый запах магии, заполонив ноздри, вызвал приступ тош-ноты.

С этого момента события развивались с оглушительной скоростью. Инстинктивно я пригнулась и ринулась обратно к лестнице. Нога оступилась, тело швырнуло вперед, и меня протащило по треклятым ступенькам до лестничного пролета. Держась за стену, оглушенная я вставала, слыша грохотавшие чужие шаги.

Ко мне, оскалившись, стремительно поднимался аггел с черной повязкой, закрывавшей один глаз - тот, что был выжжен мною, когда на крыше лаборатории в лицо недруга выплесну-лась драконья кровь.

Оглушающее желание выжить добавило ловкости и быстроты. Плохо соображая, я, по-добно гимнастке, с легкостью забралась на высокий подоконник и с яростью распахнула задре-безжавшую оконную раму. Внизу растянулся полосатый тент. Тело стремительно бросило впе-ред. До меня донесся пронзительный женский выкрик:

– На улицу, урод!

Никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если в меня снова будут стрелять, я не проделаю еще раз подобного трюка! Было страшной глупостью считать, что приземление на тент будет подобно кувырку на мягкой перине. После свободного падения, от какого свернуло узлом внутренности, я шибанулась о ткань, подскочив на ней мячиком, и мгновенно сверзилась вниз. Удар о брусчатку стоил мне разбитых локтей, прокушенного до крови языка и оглушительной боли.

Где-то далеко раздался чужой визг, едва пробивавшийся через бешеный грохот сердца. Показалось, что ко мне бросились прохожие, но, сжав зубы, я сумела самостоятельно подняться на трясущиеся ноги. Меня шатало, перед глазами плыли черные круги, и улица, странно качалась.

Только первый шаг дался с трудом. Я не поняла, как побежала, и, едва не упав, заверну-ла в подворотню между домами. Над головой нависали балкончики с цветочными горшками, и между ними растянулись веревки с сохнущим бельем. Полотнища простыней хлопали от ветра, словно крылья птиц. Сил больше не оставалось. Спрятавшись в проулке, я прижалась к стене и съехала на брусчатку, стараясь перевести дыхание. Из хлюпающего носа текла кровь, и я стерла ее рукавом, похоже, размазав по подбородку. Белая повязка, скрывавшая браслет, окрасилась в алый цвет.

Меня окружала тишина. Погоня отстала, и получилось украдкой оглядеться. Я сидела под широкой аркой, ведущей во внутренний дворик чистилища, откуда мне только что удалось сбежать. Он петлял, и сквозь следующий выезд виднелась озаренная фонарями улица Вязовая, сплошь засаженная тополями.

Светившиеся зашторенные окна дома безучастно таращились на мою покачивавшуюся фигурку, пересекавшую выложенный камнем пятачок. Над головой в сером небе уже появился прозрачный лунный диск, а у земли сгущались сумерки, готовясь превратиться в ночную

тем-ноту.

Стриж лежал здесь же, на темной от крови брусчатке, раскинув руки, а дурацкая кепка с длинным козырьком откатилась на несколько сажень от распростертого недвижимого тела. На розовой футболке растекались огромные бордовые пятна, пропитывая ткань. Чтобы не заорать, я прикусила до боли ладонь и бросилась к нему.

– Стриж!

Показалось, что голос звучит очень громко, буквально разрезает зловещую тишину пус-тынного двора, но, на самом деле, из горла вырвался едва слышный писк. Мои пальцы с чер-ными от забившейся крови ногтями лихорадочно искали пульс на шее парня. Он не шевелился и не дышал, а кожа казалась очень холодной. Разве аггел может быть таким смертельно ледя-ным?! Они же настоящий кипяток!

– Все будет хорошо, - по щекам катились слезы, отчаянные слова вырывались помимо моей воли, - у нас все будет нормально!

Только чудовищным усилием воли я отгоняла нарождающуюся истерику. Трясущиеся руки ощупывали карманы парня в поисках коммуникатора, и аппаратик едва не выскользнул из мокрой от крови ладони. От касания на зеркале остался бурый отпечаток, и экран послушно вспыхнул цифрами, предлагая набрать нужный номер.

– Ратмир… - прошептали губы динамику.

Раздались длинные гудки. Один, второй, третий. Это было сродни падению в безумие, когда, казалось, нет надежды на спасение. Отчаянье почти победило, но раздался резкий чуть раздраженный голос:

– Да.

Экран отразил обтянутую кожей крышу автокара, донесся гул работающего двигателя. Слова застряли в глотке, я онемела. Изображение размазалось, и появилось непроницаемое ли-цо Ветрова. Всего на мгновение его глаза расширились, от вспыхнувшего в них понимания, и сжались челюсти.

– Где?

Неожиданно я всхлипнула и пожаловалась, возвращая дар речи:

– Никогда не видела столько крови…

– Где, я спрашиваю?!
– рявкнул Ратмир, пытаясь привести меня в чувство.

– Внутренний двор дома, где живет ювелир, - едва шевеля языком, сумбурно пояснила я, и сжалась от следующего вопроса, на который все равно пришлось бы отвечать.

– Кто в него стрелял?

Чтобы произнести подобную ересь вслух мне понадобилось больше мужества, чем сига-нуть с третьего этажа на тент.

– Кажется, я… - снова вырвался судорожный всхлип. С Ратмиром можно быть слабой, ведь он поможет, по крайней мере, своему младшему брату. Лицо исчезло, картинка смеша-лась, и зеркало стало черным, когда мужчина в бессильном бешенстве отшвырнул коммуника-тор.

– Ратмир… - позвала я слабым голосом, но он молчал

Меня трясло так сильно, что аппарат плясал в руках.

– Ту женщину из заметки тоже убили. Тот, кто это сделал, обратился мной.

Он слышал меня прекрасно, но не отвечал. Значит, не верил.

– Стриж не дышит, - пробормотала я. Мне отчаянно не хотелось, чтобы звонок прервал-ся. Оставаться рядом с умирающим другом совершенно одной, зная, что где-то рыщет мой двойник с самострелом и в компании не запечатанного аггела, было чересчур для истинной трусихи.