Магический круг
Шрифт:
— Ты имеешь в виду того египтянина, который предстал перед сенатом и рассказал о том, как, проплывая ночью на ве-
сеннее равноденствие около берегов Греции, услышал голос, возвестивший, что великий бог Пан умер? — загоревшись интересом, спросил Клавдий и в очередной раз хорошо приложился к кубку.
— Да, именно его, — ответил Калигула. — Дед никому не рассказывал об этой встрече и никогда не обсуждал ее. Но что бы он там ни узнал от египтянина, я заметил, что после этого он сильно изменился. Я поговорил об этом с мужем моей сестры Друзиллы…
— Богини, — икнув, подсказал Клавдий.
Но Калигула не обратил внимания на его реплику.
— Пять лет
— Ты хочешь сказать, что слухи о смерти великого бога Пана как-то связаны с сокровищами, которые искал Пилат? — спросил уже слегка опьяневший Клавдий. — А узнав кое-что об этом от твоего зятя, ты освободил из тюрьмы Ирода Агриппу и вернул ему царский титул, чтобы он помог тебе найти таинственные сокровища?
— Точно! — воскликнул Калигула, взял золоченый громовой палец и подбросил его почти до самого потолка. — Дядюшка Клавдий, возможно, ты изрядный выпивоха, каким тебя все и считают, но ты совсем не дурак — ты гений!
Подхватив Клавдия под руку, он потащил его обратно к тронному возвышению, они присели вместе на ступени, и молодой император, склонившись к дяде, начал рассказывать ему странную историю.
— Так вот, пять лет назад, в пятницу перед равноденствием, Пилат отдал приказ распять какого-то еврейского демагога и двух других преступников, понимая, что к вечеру их тела нужно будет убрать, поскольку следом шла иудейская суббота, когда их уже нельзя будет убирать. Для ускорения казни, как мне сказали, преступникам обычно ломали кости ног, и тогда они очень быстро умирали.
Наверное, во всем виновата выпивка, подумал Клавдий, но ему вдруг показалось, что освещение слегка померкло и глаза его племянника, описывающего эту ужасную процедуру, загорелись зловещим огнем. Он выпил еще вина.
— Гай Кассий Лонгин впервые присутствовал на такой казни, — продолжил Калигула. — Когда подошло время снимать распятых, он вскочил на лошадь и, подъехав к тому, что висел в середине, ткнул его копьем в грудь. Но, сделав так, Гай заметил что-то необычное в своем оружии. Должно быть, когда они направились к месту казни, кто-то из приятелей подшутил над ним, подсунув ему чужое копье. Сделанное довольно грубо, оно выглядело старым и изрядно побитым. Гаю запомнилось, что наконечник был привязан к древку чем-то вроде скрученных лисьих кишок. Пока тела преступников уносили с горы, он немного поразмышлял об этом и, прежде чем вернуться в Антиохию, зашел с докладом к Пилату. Пилат спросил Гая об этом копье, объяснив, что его, как казенное оружие, нужно вернуть в арсенал, — по-моему, это звучит весьма сомнительно. И только тогда Гай заметил, что оно исчезло.
— Ты думаешь, что копье было одним из тех предметов? — сказал Клавдий. У него заболели глаза, то ли от вина, то ли от странной сумрачности в зале. — Но по-моему, его едва ли можно назвать драгоценным или таинственным, и вообще непонятно, откуда оно взялось?
— О его таинственности мне говорит то, что оно появилось так же таинственно, как и исчезло, — сказал Калигула. — О его ценности мне говорит то, что Пилат уже за несколько лет до резни на горе хотел заполучить его — видимо, он полагал, что по крайней мере часть реликвий уже выкопана из земли. А что касается того, откуда оно взялось, то я подозреваю, что мой
— Тиберий? — удивился Клавдий. В угнетающе сумрачном свете он, прищурившись, поглядел на своего племянника, отставив наконец в сторону кубок. — Но ведь он и так уже накопил двадцать семь миллионов золотых монет. Стоило ли ему распутывать эту историю ради каких-то реликвий сомнительной ценности?
— Говоря о ценности этих предметов, — сказал Калигула, — я имел в виду не их материальную стоимость, но нечто гораздо более значимое. Об этом пока никто не знает, даже Друзилла. Понимаешь, я не случайно оказался в Мизенах, когда Тиберий прибыл туда в день своей смерти: я специально ждал там встречи с ним. Хотя он редко покидал Капри, но последний раз отсутствовал там несколько месяцев, и никто толком не знал, где он пропадал. Мне удалось выяснить, что он ездил к островам Пакси, тем самым, где египетский кормчий услышал тот жуткий крик. И мне думается, я знаю, что именно он надеялся там разыскать. На этих островах Пакси, около побережья Греции, стоит огромный камень вроде тех, что встречаются в землях кельтов. На нем вырезаны письмена на утраченном древнем языке, который, как считалось, никому не под силу расшифровать. Но Тиберий решил, что он знает человека, способного помочь ему. Человек этот, в свое время им облагодетельствованный, был заинтересован в этом деле так же сильно, как и он сам. Ты его знаешь, дядя Клавдий. По-моему, ты сам привозил его на Капри несколько лет назад для передачи какого-то прошения: чтобы дед отменил приказ Сеяна и позволил евреям вернуться в Рим.
— Иосиф из Аримафеи! Тот богатый иудейский купец, приятель Ирода Агриппы! Но что ему может быть известно обо всем этом? — воскликнул Клавдий.
— Да уж, наверное, немало, если он встретился с Тиберием на Пакси и провел там с ним несколько месяцев, расшифровывая древние каменные письмена, — ответил Калигула. — Когда деду стало плохо тогда после ужина, я остался присмотреть за ним и услышал, что он говорил во сне — или, скорее, выкрикивал в кошмарном бреду во время мучительной предсмертной агонии. Ну и что ты думаешь? Конечно, я все записал. До сих пор только я во всем мире обладал этим знанием.
Когда Калигула улыбнулся, Клавдий попытался улыбнуться в ответ, но его губы словно онемели. К тому моменту у него осталось мало иллюзий относительно причины смерти Тиберия. Он молил только, чтобы хоть то вино, которое он с такой жадностью выпил сейчас, было не отравлено. Ему и правда стало нехорошо.
Калигула взял дядю за руку, и Клавдию показалось, что в зале стало еще темнее. Единственным неизменным светом был странный огонь, мерцающий в глубине глаз императора.
— Всенепременно, — умудрился пролепетать Клавдий, проваливаясь в темноту.
Каждую эру, когда в дни весеннего равноденствия солнце восходит в новом астральном созвездии, бог нисходит на землю и возрождается во плоти смертного. Бог живет до зрелости среди смертных, далее приносит себя в жертву, покидает плотскую тюрьму и возвращается во вселенную. Перед смертью бог передает вселенскую мудрость лишь одному избранному смертному созданию.
Но дабы божественная мудрость стала явленной на земле в астральную эру, нить ее должно вплести во вселенскую ткань, сочетающую переплетение духа и материи. Только истинно посвященному, преисполнившемуся сознанием бога, ведомо, как содеять это.