Магистр
Шрифт:
Внимательно рассмотрев спящего мужика, она перевела недоверчивый взгляд на меня и, пожевав губами, негромко спросила:
– Так, значит, ты говоришь, это вот и есть Зверь?…
– Не «есть», бабушка, а был. Теперь он стал самым обычным человеком…
– Это почему же он так вдруг отрекся от своего зверского звания? – хитро поинтересовалась старушенция.
– А если бы ты была такой зверюгой, ты не захотела бы отречься от этого звания? – не менее хитро переспросил я ее. Склонив голову, бабка несколько секунд размышляла, а затем
– Так что ж он, злодей, раньше-то не отказался от звериного облика?…
– Эх, бабуля, – горько вздохнул я, – всегда ли мы сами вольны своими обликами распоряжаться?… – И, секунду помолчав, добавил: – А этому бедолаге обличье Зверя просто подсадили… Заклятие такое наложили, что он и хотел бы не быть Зверем, да не мог! Не меньше вашего со Зверем мучился!…
Старуха осторожно вышла из-за калитки и мелкими шажками, не сводя глаз со спящего Пропата, подошла ближе. Потом снова подняла взгляд на меня и тихонько прошептала:
– Ты так о Звере говоришь, что его даже пожалеть хочется…
– Ну, Зверя-то, может, и не стоит жалеть, а вот человека пожалеть необходимо. Тем более его не спрашивали, когда в Зверя обращали…
Мы склонились над мужиком, и в этот момент он всхрапнул так, что бабка подпрыгнула, и открыл глаза. Глаза у него были совершенно нормальные, светло-голубые, под совершенно белыми бровями. И вообще на нас смотрела абсолютно обычная деревенская физиономия. Только очень растерянная. Храбрая бабка первой открыла рот и участливо поинтересовалась:
– Ну? Как чувствуешь себя, мужчина?
Мужчина моргнул и хрипловатым от сна голосом спросил:
– Вы кто?
Потом приподнялся и уже более беспокойно огляделся. Сориентировавшись в пространстве, он сел на песке и взволнованно спросил:
– Как я здесь оказался?! Это вы меня сюда притащили?!
Бабуля покачала головой и жалостливо спросила:
– Эх, мужчина, как зовут-то тебя, ты хоть помнишь?…
– Пропат… – тут же откликнулся «мужчина». И вот тут бабка подпрыгнула на месте во второй раз, а потом отскочила чуть ли не к самой ограде. Схватившись задрожавшими руками за распахнутую калитку и не сводя выпученных глаз с Пропата, она прохрипела:
– Зверь!!!
– Э-э-э, бабуля, – опешил я, – тебе ж было сказано, что этот человек был Зверем, а теперь он вполне безопасен!…
– Ага! Безопасен! Я-то, старая дура, думала, ты шутишь, своего друга или попутчика Зверем называешь! А тут действительно Зверь разлегся!
– Ну бабка, – обозлился я, – ты совсем из ума выжила! Если он Зверь, так что ж он в человеческом обличье тут валяется, когда я рядышком прохлаждаюсь?!
Старуха растерянно уставилась на меня, а я еще больше разошелся:
– Знаешь что, старая, кончай трястись и беги позови кого-нибудь поумнее и поспокойнее! И можешь всем сказать, что Зверь убит!…
Пропат, слушая наш душевный разговор, вертел головой с совершенно очумевшими глазами. Когда старуха исчезла за оградой дома,
– Про какого Зверя вы тут толковали?
Я посмотрел на него, а потом медленно присел рядом и спросил:
– Ты помнишь, как жил последние годы?
Его лицо вдруг осунулось, и он отвел глаза. Однако молчание длилось недолго. Пропат, уставившись в землю невидящим взглядом, заговорил:
– Я родился и вырос в этой деревне. Я здесь жил всю свою жизнь. А потом… Однажды по нашему мосту проезжал такой высокий черноволосый господин на огромной гнедой лошади, и он совершенно ни за что ударил меня по лицу плетью. После этого со мной стали происходить какие-то странные вещи. Я засыпал у себя дома, в собственной постели, а просыпался мокрым на берегу реки или посреди леса. И ничего не помнил… Потом мои односельчане сказали, что я убил свою жену и своих трех дочерей, что я ломаю мосты… – Он поднял на меня глаза, и в них плескалось такое страдание, что я поневоле отвел взгляд.
– А как я мог убить Элгу и своих девочек – я же без них жить не могу! Как я мог сломать мост, когда я сам, вот этими руками, строил его! Да и не хватит моих сил, чтобы мост своротить!…
Но меня выгнали из деревни, а потом вообще стали на меня охотиться как на… как на зверя. Даже из Некостина приезжали стражники облаву на меня устраивать…
Последнее время я по лесам окрестным прятался. До самого западного болота доходил. Ну вот… вчера, наверное, перекинулся я в человека, забрался вечером в брошенную берлогу спать. А просыпаюсь здесь, в деревне, из которой меня выгнали.
И он неожиданно принялся озираться по сторонам, словно ожидая, что его снова начнут травить.
Я положил ему на плечо руку и негромко проговорил:
– Ладно, теперь все хорошо будет… Теперь ты все, что с тобой происходит, помнить будешь. А насчет Зверя… Видишь ли, когда тебя тот черноволосый господин плеткой ударил, он наложил на тебя заклятие. Ты действительно перекидывался страшным чудовищем, но забывал обо всем, что это чудовище делало, когда снова становился человеком… Вот такая, друг, жуткая история.
Я наконец смог посмотреть ему в глаза и улыбнуться.
– Зато ты совершенно не постарел, хотя с того времени, как тебя заколдовали, прошло почти тридцать лет…
– Сколько?! – изумленно выдохнул он.
– Тридцать… – повторил я и поднялся на ноги. – Так что тебе придется начинать жизнь практически заново.
Пропат остался сидеть на песке, изумленно задрав голову и пытаясь уловить на моем лице хоть тень насмешливой шутки. Только какие уж тут насмешки!
В этот момент на дороге, что выходила к реке между двух изгородей, появилось трое мужиков. В одном из них я сразу признал своего знакомца Фрола. Рядом с ним стоял седой старик с темными настороженными глазами, а чуть сзади молодой парень очень высокого, по местным меркам, роста и с широченными плечами.