Магистр
Шрифт:
Волна мстительного гнева за прерванный сеанс счастья обрушилась на Казулина.
— Ах ты гнида, — кричал Сопатый, — ты всех обманул, подделал документы и смеешься над нами, да я тебя…
Сопатый хотел сказать, что-то грозное, но не нашелся. Свет мгновенно исчез, и дверь квартиры с грохотом закрылась. Никто не знал, что делать дальше.
— Так, — сказал Сопатый всем присутствующим, — идем проверять пентхаусы, и смотрите у меня, — сказал он и погрозил кулаком в толпу новых русских, — а то все будете искать золотой ключик в темной комнате.
Владельцы
Первой, подвергнутой освидетельствованию, оказалась квартира № 67 — роскошный пентхаус на самом последнем этаже новостройки. Сопатый был готов к любому сюрпризу. Но сюрприза не состоялось. Дверь в апартаменты № 67 открыл сам хозяин — Владлен Марьянов. На вопросы о жуликах он лишь громко рассмеялся, чем поставил в окончательно тупиковое положение всю комиссию.
— Подождите, — тихо спросил Сопатый, — вас никто не выселял, замок в двери не менял?
Марьянов был удивлен подобным расспросам.
— А кто может претендовать на то, что принадлежит мне.
Сопатый был обескуражен и решил задать последний вопрос:
— А к вам никто не приходил с предложениями аренды или временного проживания в вашей, гм… квартире.
— Никто, — твердо ответил Марьянов и закрыл дверь.
— Очень хорошо, — подвел итог Сопатый, — выборочное нападение на владельцев, смена замков, бродяги и индийские короли — все, все к черту, пора на отдых, катитесь вы ко всем чертям, господа хорошие, — кричал он обезумевшей толпе владельцев квартир.
На следующий день в психиатрическую больницу, находившуюся недалеко от места расположения роскошного дома, привезли пациентов с диагнозом «Навязчивые депрессивные состояния». Вся эта компания говорила одно и то же — яркий свет, тигры, слоны, изумруды, сапфиры. Комиссию, правда, быстро отпустили, приняв последствия нарушения речи за коллективный психоз, подогреваемый неизвестно откуда взявшейся сорокаградусной жарой.
Сопатый сразу взял отпуск за свой счет и уехал в Касимов к тетке. Остальные товарищи из комиссии дружно отбыли на Кипр поправлять пошатнувшееся здоровье.
Экий слабый нынче народ в Москве, — констатировал Магистр, — еще ничего и не сделали, а они, гляди, все на отдых пожаловали.
Милорд, да вы прямо по-боярски говорите.
Что делать, Любезный, Россия такая страна — не только в глаза, но и в душу проникает.
— Милорд, вы говорите о душе.
— Да, здесь эти странные понятия посещают даже меня…
Москва удивила Магистра накалом страстей. Борьбу за место под ярким солнцем вели слишком много людей. Они так яростно пробивали себе это место, что многие сгорели заживо. Магистр был поражен той неуемностью и неуспокоенностью, которые царили в Москве. Москвичи и те, кто считали себя таковыми, с удовольствием выпихивали друг друга из города. Впервые за столько столетий Третий Рим стал задыхаться от людей, и они начали войну друг против друга. Магистр был поражен правилами этой войны. Даже римские легионеры не были так безжалостны, как мирные на
— Какой бессмысленный балаган человеческих судеб, столько желаний, которые никогда не осуществятся.
— Но ведь вы знаете, Сир, неисповедимы пути Его.
— Ладно, скучно все это, пойдем лучше погуляем.
Магистр предпринял прогулку, намереваясь снова отобедать в так восхитившем его ресторане. Заказав оленину и копченую моцареллу, он погрузился в состояние, близкое к райским ощущениям.
— Так, Любезный, ну-ка, поведай нам о писателях, как они заботятся о человеческих душах.
— Монсеньор, вас интересуют эти жалкие люди, я полагал, мы приехали сюда для встречи с могущественными людьми.
— Не тебе решать, зачем мы сюда приехали, так что ты можешь нам сказать?
— Плохо заботятся, Милорд, душа — это как раз го, что их в данный момент не интересует.
— Постой, а для чего же они пишут?
— В каком смысле?
— Но ведь книги читают.
— Да.
— Люди?
— Конечно.
— Так, ничего не понимаю, а для чего книги читают теперь?
— Для развлечения, Сир, или чтобы убить время, их больше всего интересует так называемая «острая литература».
— «Острая», забавно… что это значит?
— Это где всех убивают острым оружием, и в конце живой полицейский находит убийцу.
— Какая странность.
— И тем не менее, Милорд.
— И что, кто-то хорошо об этом пишет?
— Помилуйте, об этом нельзя писать, как вы изволили выразиться — «хорошо», об этом вообще писать незачем, один лить бред. Писатель собственноручно убивает кучу людей и, не жалея их, торжествует над раскрытием преступления, а вы говорите, где душа.
— Да, печально. А что значит — убить время?
— О, это древнерусская особенность, не встречающаяся более нигде. Англосаксы, например, а в особенности североамериканские англосаксы, очень ценят время. Они изучают его, боятся потерять и пишут книги, разъясняющие, как справиться с дефицитом времени. И только в России есть понятие — «убить время».
— Убить время, — задумчиво произнес Магистр.
Эта фраза так поразила его, что он оставался углубленным в раздумье около получаса. Потом встал и тихо спросил:
— А что писатели, реалии их интересуют?
— В основном будущее, Милорд.
— Так, что, про настоящее никто не пишет?
— Да нет, есть и реалисты, но талантливых реалистов нет.
— Совсем нет?
— Не то что бы совсем, просто их не видно, и из-за этого создается устойчивое впечатление, что их нет.
— Поясни.
— Очень просто: те, кто творят в литературе, уже ничего не могут создать, но признаться в этом людям — и особенно себе — они не в состоянии. Мало того, самое страшное — признаться в этом себе, потому что после этого признания надо что-то сделать, а единственное, что можно сделать в такой ситуации, — это сделать себе творческое харакири. Но ведь на это мало кто способен, и потому писатели творят дальше, создавая кризис творчества. А преодолеть кризис можно только вливанием свежей крови.