Магия белых ночей (сборник)
Шрифт:
– В первый же день и опоздать на час! – выловив за шиворот, Илья Никитич взирал на нас свысока. – Мне что с вами сделать, чтобы пунктуальности обучить?
Лёва взирал на меня словно питон. Я прямо кожей чувствовала – мысленно уже дважды удавил, вражину.
Вздохнув, вскинула руку и счастливо оскалилась.
– А с чего, Илья Никитич, вы взяли, что мы опоздали? Между прочим, с уликой явились. Не прохлаждались. И, в отличие от некоторых, – ткнула пальцем в айти-специалиста, нагло уплетающего на рабочем месте сухой корм со вкусом лосося, –
Лёва моргнул и закивал, да так активно, что прядка рыжих волос на глаза опустилась.
– Нашли мы, куда девают награбленное, – выдал он с умным видом. – С машины у продуктовых рынков продают за мизерную цену. Кто-то из леших. Осталось понять, кто ему всю эту мелочовку поставляет. Не сам он на дело ходит.
Закивав, я расправила рейтузы и показала богатырю. Мол, не с пустыми руками притопали.
– Ладно, – нас отпустили, – работайте. Но если ещё хоть раз заявитесь поздно, не предупредив – премию срежу. Ясно?
Я аж за сердце схватилась. Ещё зарплаты не видела, а от неё уже что-то отщипнуть пытаются.
– Злата, быстро в отдел кадров, – подобрел богатырь. – Подписываешь документы и марш на Апрашку. Выловить вора! Мне ещё не хватало разгула преступности в городе. Ишь чего удумали – точки продажи ворованного открывать.
Кивнув, я шмыгнула, куда послали, мимо жрущего кота.
На Апрашке за ночь не изменилось ничего. Даже потерпевших не прибавилось. Показав торговке рейтузы, мы убедились, что это именно те самые. Составили бумагу. Мол, улика опознана, и внесли пункт, что после расследования она будет возвращена владельцу.
После, послонявшись между торговых рядов, завернули в небольшое кафе поесть шаверму.
Откусив кусочек, я тяжёло вздохнула. Как ловить этого неуловимого расхитителя мелочовки, неясно.
Да знать бы, кого вообще мы ищем.
Кроме бабских трусов, нет у нас ничего.
Лев тоже выглядел задумчивым. Ел медленно, постукивал пальцем по столешнице.
Красивый гаргуляка!
Да, признаюсь, было в Морковке, во что влюбляться. Губа у меня не дура.
– А почему ты рассмеялся в детстве, когда я тебе валентинку вручила? – всё же не утерпела я.
Хотелось узнать хоть сейчас, чего меня так унизили на весь двор.
– Смешная ты была, Златка, – Лев улыбнулся. – В этих сапогах, что тебе до колена доходили. Куртка криво застёгнута, уши из-под шапки торчат. И зуба переднего нет. Вот уж не думал я тогда, что у меня такая обожательница найдётся.
– Мне шесть было, – насупилась я.
– А мне десять, Злат. А ты обиделась, да?
– Да, – призналась я. – Весь вечер сердечко это рисовала, а ты…
– А я сохранил. Оно до сих пор у меня. Самое дорогое и непохожее на остальные. Не открытка, в ларьке купленная, а от всего сердца смешной ведьмочкой нарисованное.
– Правда сохранил? – Мне стало так приятно.
– Угу, – он кивнул, – подпись особенно радует: «Лёвке-морковке от самой красивой ведьмы Златы». Раньше я от неё смеялся, а теперь понимаю – и правда от самой красивой ведьмы. Но ты разбила мне сердце, Злат!
Он откусил кусок шавермы и принялся
Нахмурилась и взглянула на него.
– Не помнишь? – он словно ждал, что я спрошу.
Я покачала головой.
– Ты подарила такую же валентинку на следующий год Лёшке лешему. При всех. А я ждал, что она мне достанется. Жестокая ты ведьма, Злата.
– Так это не по любви! Холодный детский ведьминский расчёт, – я с трудом припомнила, про кого он говорил. – Мы учились вместе в первом классе. Лёшка был круглым отличником, потому что при семье у них был аука. Леший же. Он приглядывал за ним и всегда подсматривал у учительницы на столе правильные ответы на все вопросы. Дымкой лёгкой за Лёшей ходи-и-ил… – последнее слово договорила по инерции и уставилась на Лёву.
Он тоже замер. Видимо, нас с Морковкой посетила одна и та же мысль. А скорее догадка.
– Носки подлетели и растаяли, только дымка осталась, – пробормотал Лев и, закинув в рот последний кусок шавермы, поднялся. – Так, любовь моего детства, юности и вообще всей сознательной жизни, подъём. Теперь понятно, кого искать. Осталось решить, как поймать!
«Любовь всей сознательной жизни»… Хм… Я важно поднялась. Такой титул мне определённо нравился.
Мы вернулись на торговые ряды и принялись бестолково слоняться, рассматривая всякую всячину, в надежде заметить хоть где-нибудь знакомый с детства белый дымок, указывающий на ауку.
Конечно, мы понимали, что найти его на рынке практически невозможно. Что эхо в лесу. Но не сдаваться же теперь! Лев сосредоточенно изучал товар торговцев, пытаясь смекнуть, что заинтересует маленького помощника лешего. Так противно было осознавать, что это, по сути, мирное и безобидное существо заставили идти на воровство. Сам бы аука никогда бы не стал вредить ни людям, ни нелюдям.
– Может, он проявится? – в надежде спросила у Льва.
– Не думаю, – гаргул покачал головой. – Не любят они выставляться. Да и, сама понимаешь, здесь каждый десятый из наших сказочных. Кто-нибудь да и засечёт маленького пузатого лесовичка. Быстро раскроют, что к чему. Свяжут его с лешим, что копеечные распродажи делает. Я, если бы своими глазами рейтузы не увидел, не догадался бы.
– Но аука не любит такие людные места, ему бы в лес…
Настроение стремительно ухудшалось. Тоска за сердце брала. Не нравилось мне всё, что происходило сейчас. Жалость душу терзала.
– Да какой лес, Злата? Жизнь другая. Ты лучше не жалей его, а соображай, что мы вообще про ауку знаем?
– Дух, – пожала плечами. – Никогда не спит, всегда на позитиве, бодрячком. Озорник. Шутки любит шутить. Я пока с Лёшкой училась, столько приколов мутила. И кнопки на стул учителям он подкладывал, и дрожжи в школьные туалеты спускал. И ни разу не выловили. Смышлёный был, шустрый. Главное, его контролировать, а то разыграется – не остановишь. Грань вообще не чувствует. Мне кажется, он и здесь играется, не понимая, что вред наносит. Ему сказали – пошути и укради, он и старается, перегибая палку.