Магия и кровь
Шрифт:
Чтобы этого избежать, есть только один выход: положить все, что есть, на разделочную доску и уповать на то, что нож у меня не соскочит, иначе все мы останемся истекать кровью прямо на столе.
Когда бабушка потребовала, чтобы я с утра поехала с ней в город продать кое-что из наших товаров, я была просто счастлива, что смогу отвлечься. Все лучше, чем целый день сидеть дома и только и думать, что о задании Мамы Джовы.
Я сжимаю в руках большую сумку с косметикой «Томас» и украдкой пододвигаюсь поближе к бабушке и подальше от напирающей толпы пассажиров.
Бабушка
— Уже штук двадцать новых линий проложили, а сиденья такие же неудобные, как в моей молодости.
И правда, красная тряпичная обивка на жестких пластиковых сиденьях все та же — и на ней никогда не было удобно сидеть. Особенно если у тебя фирменная томасовская попа.
«Поезд прибывает на станцию Батхерст. Станция Батхерст».
От запаха пота в вагоне не продохнешь. Как бы мне сейчас хотелось очутиться в полупустой электричке, где ничем не пахнет и сиденья удобные и мягкие.
— Что решила? — спрашивает бабушка.
Я опускаю глаза в пол, смотрю на свой педикюр. Его мне сделала Кейша. Ярко-желтые ногти, разрисованные облачками.
— А ты что думаешь? Как мне поступить?
— Это мое Призвание или твое?
— Что бы я ни сделала, это повлияет на всех нас. Мне нельзя принимать такие решения в одиночку.
— Можно и нужно! — сердито отвечает бабушка.
Я смотрю на нее сверху вниз, и дама на соседнем сиденье делает круглые глаза и отворачивается. Отлично. Мы устроили скандал в общественном месте. Стоит черным повысить голос на секунду — и кое-кто ведет себя так, будто вот-вот начнется внутрирасовое насилие.
Никто никогда не сравнивал свой загар с моей кожей, чтобы узнать, кто темнее, никто не трогал мои волосы, но все-таки постоянно замечаешь мелкие бессознательные реакции, которые никто не может подавить у себя даже через сотни лет. Чуть более пристальный взгляд, когда я вхожу в магазин. Легкое удивление, когда кто-то узнаёт, где я живу. Что у нас есть дом. И эти мелочи все копятся и копятся. Такое бывает не очень часто, но каждый раз больно ранит. Как будто чем лучше становится жизнь, тем сильнее всем хочется притворяться, будто вообще ничего не происходит. Но ведь происходит! Даже если сейчас это сущие пустяки по сравнению с тем, что было когда-то, все равно очевидно, что расизм еще тлеет. Его идеи складывались столетиями — и, по-видимому, нужно не меньше времени, чтобы они отмерли.
Я стараюсь говорить потише, надеясь, что бабушка все равно поймет:
— У тебя наверняка есть свое мнение.
— Мнение! — Бабушка то ли не улавливает моих ментальных сигналов, то ли нарочно их игнорирует. — Это же… — Она трясет головой. — Кто-то из предков решил лишить нас магии, это просто ни в какие ворота не лезет. Но у Призвания есть нерушимый закон — решать тебе и только тебе. Так что я не собираюсь делиться с тобой своим… мнением.
Вообще-то я подозреваю, что она знает единственно верный ответ. Предки говорят с ней. Неужели Мама Джова ничего ей не сказала? Однако с виду бабушка растеряна не меньше меня.
Потом бабушка опускает плечи и смотрит мне прямо в глаза.
— Это тебе по силам. Ты из Томасов. Страдай, но живи.
Я поджимаю
«Поезд прибывает на станцию Спедайна. Станция Спедайна».
Я делаю движение к двери, но бабушка остается сидеть.
— Бабушка, вставай!
— Тут что, нужно выходить со скоростью света? Мы куда-то спешим?
Двери раздвигаются, толпа несет меня наружу. На перроне я топчусь с ноги на ногу и жду бабушку. Она, шаркая, выходит из вагона, как раз когда двери уже закрываются.
— Зря их сделали такими быстрыми, — говорит она и фыркает.
Вместе со всеми мы проходим мимо рекламных щитов на английском и китайском, которые наперебой пытаются привлечь наше внимание яркими вспышками. На одном красуется полуголый мужчина на лошади. Он вдруг кричит бабушке:
— Привет, Ава!
Бабушка резко останавливается. Я хватаю ее за руку и тащу дальше.
— Не смотри на него. Нам надо идти. Мы на лестнице!
Бабушка моргает и выдергивает руку.
— Это же противозаконно! У рекламы теперь есть доступ к нашим именам!
— Все зависит от настроек ленты! Отключи, и реклама не сможет читать твой профиль.
— Как?
— Я тебе потом покажу.
— Не надо, сама загуглю.
Я с трудом сдерживаю стон:
— Зачем? Попроси ИИ-помощника в телефоне.
— Я всю жизнь гуглю!
Лестница выводит нас к трамваю, элегантному, блестящему, красно-белому. Он ждет, когда в него набьется побольше потных тел. Мы забираемся внутрь и даже умудряемся сесть недалеко от дверей.
Бабушка достает телефон и начинает что-то листать. Я нагибаюсь посмотреть, что она делает, но у нее включена оптическая защита экрана.
По ее лицу расплывается улыбка:
— Не видно? Ага, ага! А знаешь, как я выяснила?
— Погуглила?
— Вот именно!
Я не стала говорить, что ИИ-помощник настроил бы ей эту опцию в две секунды.
Наверное, бабушка просто пишет Вонгам, что мы скоро приедем.
Большинство клиентов покупают наши товары в Сети, и моя задача — паковать заказы, чтобы дядюшка организовал беспилотную доставку. Однако некоторые колдовские семейства предпочитают, чтобы бабушка привозила все сама.
Я уже и не помню, сколько раз ездила в Чайнатаун с бабушкой, но сегодня особенно рада, что она попросила меня помочь. Не просто потому, что хотела отвлечься, но и потому, что у Вонгов есть связи в университетских библиотеках, а это может вывести на стажировку для Кейс. Уж лучше, чем возвращаться в «Ньюген» после общения с Люком. Наверняка он уже сбегал к своему драгоценному покровителю и внес нас в черный список.
Трамвай катит себе вперед, мы выезжаем из туннеля на поверхность. Стеклянные здания Университета Торонто знакомы мне так же хорошо, как и мигающие неоновые вывески и гиперреалистичные голограммы, которые машут тебе рукой, когда ты проходишь мимо. Величественные ультрасовременные корпуса нависают над городом, а возле них слоняются студенты, окутанные ароматным дымом вейпов, и видно, какие они беззаботные, — ведь их будущее определено. Кейс достойна быть одной из них.