Магия Любви и Черная Магия
Шрифт:
Разумеется, все знали имя анахорета; пастухи, рядом со стойбищем которых разбили лагерь путники, немало рассказывали им о святости Дорджи Мигьюра и сотворенных им чудесах. Монголам было известно, что святой обитает где-то на горе, но они не подозревали, что остановились рядом с его скитом. И тут же у них вырвался вопрос, который немедленно задал бы на их месте любой из верующих ламаистов:
— Можно ли видеть Дорджи Мигьюра? Можем ли мы получить его благословение?
— Уже несколько дней мой учитель находится в суровом скиту, [59] — ответил Гараб, — я сам его не вижу и разговариваю
59
«Суровые скиты» (мицхам) пользуются у тибетцев особым почетом (см.: Давид-Неэль А. «Мистики и маги Тибета», а также: Давид-Неэль А. «Лама Пяти Мудростей»).
Монголы сообщили Гарабу то, что они знали о двух путешественниках. Но все это уже было известно отшельнику в пересказе посланца пастухов. В заключение Гараба известили о намечавшейся охоте.
— Вам нельзя этого делать! — вскричал он. — Дорджи Мигьюр — посланец бодхисаттв. Он не ест животной пищи и не носит меховой одежды. Зимой, когда дикие животные с трудом находят себе пропитание, они, даже медведи, приходят к его жилищу; хотя запасы пищи святого не слишком велики, он всегда дает им поесть. Видимо, духи обеспечивают его всем необходимым, чтобы он мог творить добро. Вы понимаете, что если вы будете убивать животных, которые чувствуют себя в безопасности на этой горе, то навлечете на себя проклятие моего учителя?
— Мы не станем этого делать! — вскричали монголы, окончательно утвердившись в своем решении.
Они сказали, что как раз собирались попросить чужеземца с золотыми волосами отговорить начальника каравана от его намерения.
— Я пойду вместе с вами, — немедленно решил Гараб, не желавший упускать случая повидать чужеземцев, о которых его просил разузнать Дорджи Мигьюр.
Золотоволосый чужеземец сидел на траве перед своим низким шатром и курил сигарету, рассеянно глядя перед собой. Он немного удивился, завидев направлявшихся к нему монголов, но улыбнулся двоим из них, которые понимали по-тибетски, и дружелюбно поинтересовался, что привело их к нему.
Обрадованные хорошим приемом слуги рассказали ему о причине визита. Несмотря на то что святой отшельник жил совсем рядом, их хозяин собирался охотиться. Он хотел, чтобы одни из них убивали диких коз, а другие стали загонщиками.
— А мы этого не желаем, — резко закончили свою речь монголы.
В другом случае они, несомненно, вели бы себя менее решительно, но речь шла об их спасении, о судьбе их будущих жизней. Гараб грозил им проклятием святого чудотворца; разве могли эти простые люди пренебречь подобной опасностью?
— Поговорите с хозяином вместо нас, — попросили они в заключение.
— Я хотел бы вам помочь, — флегматично отвечал чужеземец, — но это ни к чему не приведет. Если он вбил себе что-то в голову, то все черти преисподней вместе взятые не заставят его передумать. А это кто? Я его раньше не видел, — спросил чужеземец, заметив державшегося в стороне Гараба.
— Это ученик великого аскета Дорджи Мигьюра, скит которого находится рядом с нашим лагерем. Дорджи Мигьюр — святой, никто не сравнится с ним в милосердии; зимой он кормит
Монголы уже начали преувеличивать заслуги отшельника. Чужеземец заинтересовался услышанным.
— О! — сказал он. — Я хотел бы поговорить с тобой, ученик святого. Не уходи. Я передам все возражения вашему хозяину, — добавил он, обращаясь к монголам.
Палатка чужеземца с собачьими глазами находилась на довольно большом расстоянии от палатки его спутника, но тем не менее до слуг донеслись яростные раскаты голоса хозяина, говорившие о том, что он не слишком приветливо встретил их посланца.
Вскоре золотоволосый чужеземец вернулся, насвистывая.
— Я предупреждал вас, друзья, — сказал он. — Ваш хозяин не хочет ничего слушать. Завтра вы будете охотиться.
— Нет! — вскричали слуги. — Мы не будем охотиться. Пусть он охотится один, если посмеет.
— Может быть, следует ему помешать? — решил спросить один из монголов.
— Ну-ну, — весело сказал чужеземец. — Поступайте как знаете, друзья. Меня это не касается. Я не стану охотиться, чтобы не рассердить отшельника.
Затем он обратился к Гарабу:
— Нельзя ли посетить твоего учителя?
— Он в суровом скиту, — сказал Гараб, — но я передам ему ваше желание и сообщу ответ.
— Ну а пока садись, давай поговорим немного. Ты не против?
— С радостью, — отозвался Гараб.
— Я принесу вам чай, — сказал один из монголов.
Ни в Тибете, ни в Монголии никто не мыслит беседы без этого напитка.
— Кто он, этот отшельник и твой учитель? — спросил чужеземец.
И Гараб, повторяясь и путая различные понятия, принялся долго и обстоятельно излагать всевозможные учения, цитировать мудрецов, рассказывать о бодхисаттвах и поборнике справедливости Гэсаре из Линга, который создаст вместе с грядущим Буддой (Майтреей) царство всеобщего благоденствия. В заключение он сказал, что хочет удостоиться чести стать помощником тех, кто принесет всем людям счастье и покой.
Золотоволосый человек слушал его с доброжелательным вниманием и время от времени улыбался.
— Значит, ты не охотишься на коз в горах? — спросил чужеземец, возвращая Гараба на землю.
— О! Я охотился на другую дичь, — беспечно сказал Гараб.
— Ты был солдатом? — поинтересовался путник.
— Охо-хо! — воскликнул Гараб вместо ответа.
Но его собеседник не дал ему договорить.
— Слушай! — приказал он.
Он произнес прекрасную речь, которая напомнила Гарабу наставления бодхисаттв о самопожертвовании и сострадании. Однако Гараб чувствовал между ними различия, хотя и не мог себе этого объяснить. Гэсар действовал в небесных сферах, среди богов и демонов, а также в нашем мире; будды и бодхисаттвы владели бесконечной вселенной. Но чужеземец не выходил за узкие рамки нашего мира, как будто до него не долетали звуки из других миров.
Кроме того, Гараб ничего не понял из слов симпатичного чужеземца, хотя тот изъяснялся на безупречном тибетском языке.
— Я хочу повидать твоего учителя, — повторил путник, когда Гараб стал с ним прощаться.
На следующий день человек с собачьими глазами созвал слуг и отдал распоряжение относительно предстоящей охоты. Они ничего не сказали в ответ, но в тот день хозяин их больше не видел — слуги отправились к скиту. Дорджи Мигьюр открыл им дверь и позволил сесть на пороге, где они слушали речи отшельника, перебирая четки.