Магия театра (сборник)

Дяченко Марина и Сергей

КАРРАСКО:Алонсо, да что же вы говорите! Да как вам не стыдно! Пусть этот Санчо знает меня всего неделю… пусть сеньора Альдонса терпеть меня не может… но вы-то?! Как вы могли… подумать?! Обо мне?! Что мне теперь делать, после того, как на меня пало такое подозрение? Как мне доказать, что я не писал этого письма?! Да, я не хотел, чтобы вы уходили! Я и сейчас не хочу! И честно могу сказать вам в глаза: лучше бы вам никуда не ходить! Вот вы не говорите вслух об этой легенде, легенде вашего рода, но я знаю, вы в нее немножечко верите… Как наивный Панса немножечко верит в свое губернаторство. А вы говорите себе: ничего, что все мои предки потерпели

неудачу. Ничего, что историю Дон Кихота называют «блестящим и подробным отчетом о крушении иллюзий». Ничего, думаете вы, я попробую, может быть, у меня получится… Но это тоже иллюзия! Быть оптимистом в наши дни — унизительно… Сеньор Алонсо, мне будет больно, если вас затопчет стадо свиней! Я люблю вас… а за дружбу, за сочувствие… вот такая плата. Да, может быть, это Санчо все придумал, сам написал письмо и морочит вам голову! А вы… вы предали мою дружбу и навеки оскорбили меня! Прощайте.

Карраско уходит.

Алонсо понемногу снимает с себя доспехи, складывает на столе. Усаживается в кресло. Выжидающе смотрит на Санчо.

Альдонса и Фелиса тоже смотрят на Санчо.

САНЧО:Нет. Сеньор Алонсо… Я ведь сроду не видел столько денег сразу. Я мог бы оставить их себе… Ничего вам не говорить… Сеньор Алонсо, я клянусь моим батюшкой, который дал мне имя Санчо, я клянусь моим островом… которого у меня никогда не будет… клянусь моими пацанами, которые остались дома… что я не соврал вам. Это письмо написал не я.

Молчание.

САНЧО:Ради Бога, сеньор и господин мой… Вы действительно могли подумать…

АЛОНСО:Вы все не хотите, чтобы я шел. Ты, Санчо, идешь со мной без радости — только потому, что ты верен… Авельянеда завидует, Карраско сочувствует… Никто не понимает, зачем Дон Кихоту отправляться в странствия… Какого черта?!

САНЧО:Фелиса, а у тебя никогда не возникало мысли удержать подольше столь любимого тобой хозяина?

ФЕЛИСА:У меня сроду не было таких денег, любезный Санчо. Так что я тут ни при чем, и не думайте…

АЛОНСО:«Огромное хрюкающее стадо налетело и, не выказав никакого уважения ни к Дон Кихоту, ни к Санчо, прошлось ногами по обоим… Своим стремительным набегом полчище свиней привело в смятение и потоптало седло, доспехи, Серого, Росинанта, Санчо Пан су и Дон Кихота»…

САНЧО:Хватит, хозяин. Не стоит… В конце концов, вовсе не обязательно, что нас будут топтать свиньи. Возможно, просто парой тумаков дело и ограничится…

АЛОНСО:«Не лучше ли сидеть спокойно дома, чем бродить по свету в поисках птичьего молока, ведь вы знаете — бывает, собираешься обстричь овцу, смотришь — тебя самого обстригли…» Альдонса… Ты-то… Хоть ты. Скажи, ты тоже не понимаешь — зачем все это? Скажи им!

Пауза. Альдонса поднимается; долго молчит.

АЛЬДОНСА:«Красота ее сверхчеловеческая, ибо все невозможные и химерические атрибуты красоты, которыми поэты наделяют своих дам, в ней стали действительностью: ее волосы — золото, чело — Елисейские Поля, брови — небесные радуги, очи — солнца, ланиты — розы, уста — кораллы, зубы — жемчуг, шея — алебастр, перси — мрамор, руки — слоновая кость, белизна кожи — снег…» Именем прекрасной Дульсинеи нам, — Альдонсам, Терезам, Люсиндам, — суждено быть когда-то покинутыми. Это несправедливо,

но, возможно, это правильно. Мы — это мы, а Дульсинея — воплощенная тоска по недостижимому… Они все (Альдонса широким жестом обводит портреты)помнили о Дульсинее. Которой нет. А донкихотство — человек с копьем, бредущий по дороге… да это та же Дульсинея для человечества. То, бессмысленное и прекрасное… без которого не может жить человек, если он, конечно, не скотина. Алонсо, если ты не вернешься, мне незачем будет жить — вот все, что я хотела сказать. Еще будут вопросы?

Все молчат.

АЛЬДОНСА:А раз вопросов нет, то предлагаю разойтись по кроватям. Время позднее, завтра рано вставать… Санчо, мы вместе проверим поклажу. Фелиса, прибирай со стола. Да живее… По-видимому, тайну письма, соблазнившего нашего Санчо, нам так и не суждено узнать. Давайте посчитаем, что его написал злой волшебник, завидующий нашему рыцарю.

Все расходятся, один только Алонсо остается сидеть в своем любимом кресле.

Появляется Фелиса.

ФЕЛИСА:Сеньор Алонсо… Я так перед вами виновата. Я последняя дрянь. Я скотина…

АЛОНСО:Что ты…

Фелиса подходит ближе. Становится перед Алонсо на колени.

ФЕЛИСА:Сеньор Алонсо… Я принесла плетку — можете меня выпороть. Ну выпорите меня, чтобы я больше не страдала душой… Сеньор Алонсо, сеньор и господин мой, ведь это же последний шанс… завтра вы уедете, и что? А как же ваши наследники? Вам надо сына, вам надо, надо…

Фелиса повисает у Алонсо на плечах, тянется губами к его губам.

ФЕЛИСА:Ваш сыночек… он хочет, чтобы мы его зачали… Ну давайте, ну идемте, идемте…

Алонсо борется — Фелиса дурманит его. Он ненавидит нахальную девку — он хочет разъять ее здесь же, на обеденном столе… Секундное наваждение… Незамеченная, появляется Альдонса.

АЛЬДОНСА:Не так резво, Фелиса.

Альдонса неторопливо приближается. Останавливается перед Фелисой; протягивает руку.

Та, как загипнотизированная, подает ей плетку. Альдонса коротко размахивается и бьет.

АЛЬДОНСА:Вон. Если я увижу тебя еще хотя бы раз в жизни, я закопаю тебя живьем. Пошла прочь, сейчас, в чем стоишь. Утром я выкину за ворота твои шмотки.

ФЕЛИСА:Не так резво, госпожа моя… Не так резво! Госпожа Альдонса, дочка виноторговца, девица хамского происхождения, да еще пустая утроба!

Альдонса бьет еще раз — но Фелиса уворачивается.

ФЕЛИСА:Пустая утроба! Пустоцветка! Я вот расскажу господину Алонсо, откуда взялся голубой листочек, это самое письмо… Рассказать?

Со свечой в руке вбегает Санчо.

САНЧО:Что здесь… Ах ты дрянь!

АЛЬДОНСА:Фелиса… Немедленно убирайся, а то…

ФЕЛИСА:А то — что? Я бы и так не осталась! Мне и так… Только так я бы промолчала про голубое письмо, потому что я вас, сеньора Альдонса, ужас как люблю… А теперь не промолчу.