Магия в крови
Шрифт:
— Вы не могли получше тряпочку выбрать? — недовольно сказал он, принюхиваясь. — Чем это, госпожа, воняет? Откуда запах?
Хлоя, с любопытством наблюдавшая за ним, сказала:
— Какой запах? Не чуяла я никакого запаха, когда пришивала.
— Это вы оттого не чуяли, что у вас, верно, как начали пришивать, сразу нюх и отшибло, так оно воняет. — Он поднял руку и пощупал материю у своего лица. — И что за материал такой чудной?
— Да что же в нем чудного, господин? Странное вы говорите. Холстина от мешков, куда репу на
— Не репой воняет, а...
— Так она сгнила, — пояснила Хлоя. — Потому мешок в сарае, а не в подполе. Туда, господин, мыши лазали и, думаю, серили на него.
Дук хотел было плюнуть, но сдержался. Дыша ртом — от кисло-гнилого запаха свербело в ноздрях, — обвязал веревочку, что была пришита к маске, вокруг капюшона, прижав его таким манером к голове. Теперь он был сокрыт материей со всех сторон. Дук вслепую походил по кухне, повертелся, развязал веревочку, откинул капюшон, опять надел. Удобно, только воняет и чихать охота. Он чихнул, снял плащ и спросил:
— А чье это? Не хватятся ли его? Можно мне его на виду у всех таскать?
Хлоя махнула рукой.
— Лекаря это, Хашика. Потому и здоровый такой. В прошлом годе он его носил, а после потерял как-то — забыл во дворе. Он про него и не помнит уже давно, не сумлевайтесь, господин.
— Хорошо, — сказал Дук и снял плащ. Дочь ключницы выжидающе глядела на него.
— Деньгу вам дать... — вспомнил Жиото, и Хлоя быстро закивала. Он недовольно полез в мешочек на поясе. Платить не хотелось.
Пока Дук копался в мешочке, Хлоя подступила поближе и встала, глядя снизу вверх. Опять возникло чувство, будто его облизывают: взгляд у дочери ключницы был липкий и похотливый.
— Вы еще спрашивали, где в селении молодая травница живет.
— Уже мне не нужно этого. А вы, госпожа, дрыхнуть бы шли, — сказал Жиото, извлекая монету. — Я так точно сейчас пойду.
— Как же — дрыхнуть? — огорчилась Хлоя, уставившись на серебряный кругляш в пальцах Жиото. — Зачем же так сразу дрыхнуть? Еще и рано...
— Рано? За окно гляньте — темень. И тихо. Все спят.
Хлоя обиженно засопела.
— А я думала, мы с вами еще побеседуем.
— Мы вчерась вечером беседовали...
— Так то вчерась.
—...И седня днем на конюшне обратно беседовали, и даже два раза.
— То вы два раза, — не согласилась Хлоя и потянулась к монете. — А я, можно сказать, один.
— Я, по-вашему, жеребец-трехлеток, каждый День по многу разов беседовать? Я уже мужчина в возрасте и должен себя беречь.
— Да вы ж молодой еще! Сколько вам годов-то, господин? — Женщина, привставая на цыпочках, все тянулась к монете, а Дук держал ее в вытянутой руке. — Вы небось не старше меня будете.
— А вам скока?
— Десять и семь летом сполнилося, — с неуклюжим кокетством улыбнулась она. — Что это вы, господин, деньгу держите? Дайте ее мне сюда.
— Тише, а то маманя ваша прибежит. Так вот, я намного
Хлоя ахнула от такой вероломной хитрости. Дук Жиото стоял, вертя монету в пальцах вытянутой над головой руки, и ждал, на что соблазнится дочь ключницы.
Утром все пошли на похороны, а он спрятался в конюшне. Из щели между досками проследил за тем, как господа сели в карету, которая, оказывается, стояла в одном из сараев, как тело старика положили на украшенную черной шерстяной тканью телегу и как процессия покинула замковый двор. На стене остался лишь один дозорный, а за столом возле господского дома — монах Одлик. Шарпа уехал на коне следом за каретой — скорее всего, чтобы охранять господ в дороге.
Дук выбрался из сарая, раздобыл на кухне мешок, обвязал горловину веревкой, сделал петлю и повесил на шею. Накинул плащ. Стараясь, чтоб от дверей паласа его не было видно, обошел двор по кругу и двинулся вдоль горного склона к пристройке лекаря. Очень хотелось забраться в башню на стене и хлебнуть «травяной крови», но Дук решил вначале заняться настойками.
Дверь приоткрылась со скрипом. Он замер, слушая. Палас был шире пристройки, отсюда не видать дверей и стола, за которым сидел Одлик, но услышать скрип монах мог. Подождав, Дук скользнул внутрь, толкнул вторую дверь, что вела в боковую комнату, шагнул туда и остановился.
Хашик спал на полу, вытянувшись во весь рост, обратив лицо к низкому потолку. Бутыль, принесенная Дуком вчера, стояла рядом. Наверняка пустая. Наблюдая за людьми, что покинули замок вместе с похоронной телегой, Дук лекаря не увидел — он решил тогда, старик едет в карете. Мог бы и догадаться, что господа Хашика с собой не посадят...
Дверь в помещение, где стояли настойки, находилась в конце этой комнаты. Жиото пошел вдоль стены, стараясь не зацепить полки. Лекарь всхрапнул, Дук замер и затаил дыхание. Старик перевернулся на бок, толкнул плечом бутыль, та опрокинулась с тихим стуком и покатилась по глиняному полу. Точно, пустая — никакого бульканья не слышно. Лекарь пробормотал что-то, положил ладони под щеку и снова хрипнул во сне. Бутыль, прокатившись по кругу, остановилась.
Дук пошел дальше, толкнул дверь и, шагнув через порог, плотно закрыл ее за собой.
Здесь не было окон, но освещения и не требовалось. Он понял, что сможет обойтись без свечи, еще вчера, когда лекарь показывал ему настойки, и потому ничего такого с собой не захватил. Небольшую комнату устилали куски драной мешковины, вдоль стен тянулись полки, заставленные кувшинчиками, пузатыми бутылочками, ящичками и мисками. Некоторые светились: блеклое мерцание разных тонов лилось от полок. Постояв на середине комнаты и привыкнув к сумеречному свечению, Дук подступил к стене.