Магнолии были свежи

Игнатьева Софья

– Лучше бы они эти деньги вложили во что-нибудь стоящее. – пробурчала Хильда. – Дальше, Мэдди.

– Хорошо, – Мадаленна слегка съехала с кресла; стрелки часов приближались к девяти, скоро им нужно было выходить. – Ученое сообщество города Портсмута радо сообщить, что на днях к ним заглянул профессор искусствоведения и риторики Гринвичского университета мистер Эйдин Гилберт… – Мадаленна запнулась и посмотрела на маму.

Аньеза знала, что произошло на скачках, и сейчас она отчаянно старалась спрятать улыбку за чашкой чая. Ее дочка была тогда слишком взволнована, и все время говорила о своем бесчестном поступке по отношению к своему новому знакомому. Из сбивчивых рассуждение Аньеза мало что смогла понять, но одно оставалось неизменным – Мадаленна переживала. И последний раз такой живой она ее видела лет пять назад, когда она выиграла олимпиаду в последних классах школы. Что-то новое загорелось внутри ее дочери. И Аньеза была этому только рада. Волнения Мадаленны были очень милы, это стало понятно немногим

позже, она искренне волновалась, что таким образом предала общение мистера Гилберта, раз не рассказала ему, в каком университете она учится. Значит, она его обманула, ввела в заблуждение. И первый раз ее дочь захлебывалась от того, что она могла потерять общение того, кто ей стал неожиданно близок, ведь какое общение может быть между преподавателем и студентом? Это была еще не дружеская привязанность, но Аньеза сияла и ничего не могла с этим поделать. Ее ребенок, ее милая Мадаленна впервые за долгое время нашла близкого по духу человека, и Аньеза вовсе не стремилась объяснять, что подобное единение не зависело ни от возраста, ни от положения; ее Мадаленна должна была сама прийти к этому.

– Ну же, Мэдди, что ты застыла? – послышался раздраженный голос Хильды. – Читай дальше!

– Извините, Бабушка. – Мадаленна тряхнула головой и еще раз посмотрела на страницу, где чернело знакомое имя. – Профессор прочел лекцию об основе Венецианской архитектуры, после которой все желающие могли задать ему вопросы. – она снова остановилась и присмотрелась к черно-белой фотографии. Все та же улыбка, открытая и мягкая, но в глазах было что-то другое – серьезное, что-то от тех мудрецов на картинах старых мастеров. Она все пыталась представить, как этот человек войдет к ним в аудиторию, откроет тетрадь, и что-то неприятно начинало колоть в груди при мысли, что она не сможет задать любой вопрос. Теперь отрицать не получалось, она слишком привыкла к этим спонтанным разговорам. – Мистер Гилберт прибыл в город не один, а со своей семьей. По словам мистера Гилберта, Портсмут замечательный город, и он был счастлив здесь побывать в очередной раз. Также профессор упомянул, что чуть не заблудился в свой последний раз, когда его машина застряла в лесу, но благодаря помощи своего хорошего знакомого, – тут голос Мадаленны сорвался окончательно, и она чуть не смахнула рукой чашку со стола. – Но благодаря помощи своего хорошего знакомого, он смог найти выход из леса и насладился прекрасными пейзажами. Имя своего хорошего знакомого не упоминается. На данный момент мистер Гилберт крайне заинтересован в старинных фресках собора Святой Агнессы.

– Ты его знаешь, Мэдди?

На этот раз Мадаленна была почти даже рада оклику Бабушки; из-за него она не успела погрузиться в опасные размышления, и, моргнув, посмотрела на Хильду. Та не сводила с нее взгляда, как кобра смотрела на кролика. Но Мадаленна больше не была кроликом.

– Немного, Бабушка. Мне рассказывали о нем в университете.

– Ты не врешь мне, девочка?

– Нет, Бабушка.

– Дай мне газету.

Мадаленна протянула издание Хильде и низко склонилась над тостом. Она не должна была переживать из-за своего поведения; она ждала, когда негодование, насчет того, что ей придется видеть этого человека каждый день, накроет ее, однако ничего не происходило, и она не чувствовала ничего, кроме незнакомой радости и сожаления – она обрела хорошего собеседника и должна была его потерять. Может, ей и правда стоит перевестись на агрономический?

– И что же говорят об этом мистере Гилберте? – вдруг отозвалась Бабушка. – Он шотландец?

– Ирландец.

Подобный интерес был необычен. Обычно Хильда не питала особой любви к ученым и профессорам, а к составу из университета Мадаленны и вовсе относилась с плохо скрываемым пренебрежением, а тут, такая искренняя заинтересованность… Прошло уже пять минут, а Хильда ни разу не фыркнула и не обозвала мистера Гилберта «грамотеем». Мадаленна была этому рада; она чувствовала, что не сдержалась бы, если бы Бабушка сказала хоть слово об Эйдине. Подобное желание заступничества было не менее странным, и рука Мадаленны застыла с чашкой чая. «Только не думай, Мадаленна, только не думай, прошу тебя!» – кричала она про себя, и чай опасно закачался в тонкой чашке, грозясь пролиться на скатерть.

– И что же, он хороший преподаватель?

– Говорят, что да.

– Вот оно как, – протянула Хильда и быстро встала из-за стола. – А не позвать ли мне его на осенний прием? Миссис Энсо как раз хотела с кем-то поговорить об искусстве…

– Нет! – воскликнула Мадаленна.

Это было слишком. Она не могла позволить ему познакомиться с Бабушкой, тогда бы это означало, что она потеряла бы его навсегда. Мадаленна старалась не думать, почему ей внезапно стало важно, чтобы мистер Гилберт думал о ней хорошо, да и вообще почему ей вдруг стал важен мистер Гилберт – на подобное самоистязание у нее были отведены бессонные ночи – но она знала точно, что если он перешагнет порог Стоунбрукмэнор, произойдет нечто ужасное и необратимое.

– Как будто я тебя спрашивала, – фыркнула Хильда. – Напомню, моя дорогая, что твое мнение не нужно. Был бы здесь Эдвард, он бы напомнил, как тебе нужно вести со старшими.

Облик мистера Гилберта и грядущей катастрофы растаял перед наступавшим счастьем, и Мадаленне

пришлось отвернуться, чтобы скрыть просиявшую улыбку. Пусть Хильда сейчас ворчит, пусть говорит что угодно, но Эдвард, ее отец, скоро приедет, и тогда все станет хорошо. Счастье так захлестнуло ее, что она едва не выпалила свой секрет Аньезе, но вовремя остановилась и снова прикусила щеку.

– Мэдди, ты садишься в машину? – проскрипела Бабушка, и Аньеза распахнула входную дверь.

Нет, как бы Мадаленна не любила маму и не понимала, она не могла сейчас сесть в это старый «Роллс-Ройс» и медленно трястись по дороге, стараясь не рассказать то, что грело ее, пыталось выпрыгнуть наружу. Ей нужно было как следует пробежаться, напрыгаться там, где ее никто не увидит. И вряд ли Хильда позволит ей скакать около автомобиля.

– Бабушка, я должна немного задержаться, чтобы все проверить. Вы идите, я вас догоню.

– Что? – Хильда подозрительно сдвинула очки на нос. – Это еще зачем?

– Я всегда проверяю дом перед уходом. Вдруг кто-то забыл выключить газовую плиту?

– Конечно, – подхватила Аньеза и незаметно ей подмигнула. – Это слишком опасно.

– Ну, ладно, ладно, – сварливо прикрикнула Бабушка. – Останься и все проверь. Только смотри, если ты опоздаешь, простоишь всю службу у двери!

– Я не опоздаю, Бабушка.

Миссис Стоунбрук махнула рукой и с трудом залезла на высокое сиденье, а Аньеза с переднего места украдкой махнула дочери рукой. Мадаленна послала воздушный поцелуй, и, смотря, как удаляется машина по каменистой аллее, высоко подпрыгнула и дотянулась до веток старого дуба. Теперь ее ждала приятная дорога до города, а отца – домой. Они снова были едины. Она дернула себя за подол платья, ринулась бегом по направлению к лесу, и, если бы кто-то ее сейчас видел из знакомых, то никто не смог узнать в этой счастливой и веселой девушке ту степенную и строгую особу. Мадаленна становилась собой.

* * *

Собор в городе был один – величавый, готический, он возвышался над всеми домами и, как и положено своему предназначению, устремлялся шпилем вверх – к звездам, к вечному счастью. Мадаленна любили гулять около него, ей нравилось то спокойствие, которое исходило от разноцветных окон и красивых песнопений, но в этот раз она не остановилась ни около витражей, ни около резной двери; она старалась пройти побыстрее внутрь, чтобы ее никто не заметил. Газеты была свежей, и возможность встретить мистера Гилберта становилась более реальной, а от этого у нее пересыхало в горле и хотелось сбежать туда, где нет ни университетов и красивых разговоров. Раньше она могла сбежать к отцу, но корабль, но сейчас Эдвард возвращался, и путей отхода становилось все меньше. Образ отца так ярко возник в ее голове, что на какой-то момент ей показалось – еще немного, и она сможет коснуться его рукой. Но Мадаленна открыла глаза, и иллюзия пропала – она снова стояла в шумной толпе около церкви, синело небо все смеялись, шумно обсуждали недельные новости и готовились к еще шести дням труда и безраздельной лености; все здесь было по-особому, во всем чувствовалось праздничное настроение, и она сама не заметила, как улыбнулась. Ее родных нигде не было, даже пастор Финнеас нигде не пробегал – он, вечно занятый; около нее прошла старая миссис О’Хара, после нее Мадаленне отвесил поклон преклонный сэр Сподери, и наконец она завидела Аньезу – в легком, розоватом платье она казалась сошедшей с картины, и Мадаленна невольно залюбовалась. Хильды рядом с ней не было, но мама оказалась не одна. Рядом была мисс Синклер – главное сопрано города, а спиной к Мадаленне стояли трое, одного из них она знала, вроде бы это был Тедди Форд – местный журналист, пять лет уговаривавший Хильду вложиться в их газету и получивший достойный отпор, и, пожалуй, это был единственный раз, когда внучка была полностью согласна с Бабушкой. А вот еще двоих Мадаленна не знала, но еще чуть-чуть, и тогда бы ей точно показался знакомым этот покрой пиджака у мужчины, и эти роскошные черные кудри у его спутницы; да, она их отлично знала, только не хотела в этом признаваться. Мадаленна прикрыла рукой глаза, и только тогда заметила, что Аньеза видела ее и улыбалась. Мама такое редко себе позволяла, но сейчас улыбка была какой-то странной – не дружеской, а материнской, словно она знала неприятную вещь, а Мадаленне только предстояло ее открыть для себя, и милосердная мать всеми старалась уберечь свое дитя от подобного удара судьбы. Мадаленна, конечно, была храброй, но не настолько; она была согласна даже на то, чтобы встать первой в хоре. До лестницы оставалось совсем немного, но вот серое платье невольно мелькнуло ярким пятном среди темных одеяний, и восклик Тедди Форда застиг ее прямо около двери.

– Мадаленна! Ты не подойдешь к нам? Одну секунду, миссис Гилберт, я ее сейчас позову.

Не было смысла прятаться и убегать, это все равно настигло бы. Не будь Мадаленна так счастлива, она, наверное, не смогла и с места сдвинуться, увидев она своего недавнего знакомого и его прекрасную жену. Ранняя неприязнь ушла, и оставила после себя глубокое смущение, которое всегда сопровождало ее по жизни, а уверенность в том, что она предала их знакомство ложью, и вовсе могло бы превратить ее в соляной столб. Но все это меркло по сравнению с близким счастьем, и попытка свести улыбку с лица провалилась – возможно, впервые за долгое время в их жизни наконец произошло что-то радостное.