Магус
Шрифт:
— Э, хорошо шутишь, неверный. Видишь, шапка на голове — знаешь, как мех на нее добывал? Не стрелой, стрелой шкуру попортишь, только руками. Так что не шути так, не смешно. Лучше отдай сундучок — да и разойдемся. Тебе хорошо, мне хорошо, волку хорошо. И Кысым доволен будет. Если быстро отдашь, отпущу и тебя, и мальчика, и волка.
— А что, Кысым разве не захочет со мной встретиться?
— Он с тобой все равно встретится. Но тебе чем позже, тем лучше. Согласен?
Андрий так и не успел ответить, даже решить, что станет отвечать, не успел — на
Здесь — но не в селе.
— И не думай даже! — рявкнул вовкулак. — И так едва спаслись. Сам же говорил: обещал тому своему гостю, что не будешь встревать ни в какие переделки. А эта резня — она ж из-за тебя затеяна. Ну!
Андрий уже сидел в седле, Мыколка устроился впереди, а за спиной у Ярчука уродливым горбом по-прежнему топорщился сундучок. И выбора на сей раз не было! Потому что — не было села, один огромный костер из сухой осени и не в меру жадных до жизни поселян, и — гогочущие татары, и — надрывно плачущая лошадь в запертой конюшне, и — чья-то вспоротая молодость, и…
И клятва вместо прочной петли аркана на судьбе — давит сундучковой упряжью.
— Едем! — прохрипел Андрий, ударяя — впервые за несколько лет ударяя Орлика каблуками! — Едем, дидько б конопатый меня побрал! Едем!
Он развернул коня и послал его прочь, дом Костя стоял на отшибе, так что еще чуть-чуть — и спасительный лес…
Из-за хат вылетело трое татар, сгорбились в седлах, мизинцем левой руки каждый держит уздечку, остальными пальцами левой — лук. Правая — натягивает тетиву.
Орлик сообразил, что к чему, раньше хозяина — и тем самым спас жизнь и себе, и ему, и Мыколке. Прыжок; стрелы свистят у самого уха, а теперь уже за спиною, две вонзаются в стенку сундучка, одна — Андрию в плечо. И Ярчук с затаенным злорадством шепчет: «Чтобы знал!» — то ли подразумевая себя, глупого, то ли сундучок, то ли его хозяина.
Лес выскакивает из-за холма навстречу сельским недоумком, любящим дурацкие розыгрыши, — только что не кричит: «Ага! Попалися!!!»
И, слава Господу, действительно на сей раз не попались.
Пока?
Андрий достает из кожаных чехлов у седла два пистоля и разряжает их, один за другим, в преследователей. Не промахивается ни разу. Третьего в невероятном прыжке сбивает с седла Степан — и, сомкнув челюсти, резко вздергивает свою голову к полуденному солнцу. Потом мчится за Ярчуком, стряхивая в траву капли чужой крови.
Потом — Родник, в который они влетают на полном ходу (позади слышен гул подоспевшей из села погони). Потом — тишина.
Только усердно трутся о Выриеву траву чоботы-самоходцы, пытаясь очиститься от грязи и крови, а так — тишина.
Взгляд назад
Село догорало — еще корчилось, кричало, всхлипывало, но было ничуть не живей
Отряд, гнавшийся за Андрием, вернулся почти одновременно с тем, как с другого конца в село въехал одинокий всадник. Даже издали можно было заметить, что он сильно отличается от татар, хоть лошадка под ним такая же низкорослая и длинногривая, хоть и одет он в точно такое же платье: короткие ездовые, подбитые хлопком штаны, каптан, а поверх еще и халат, украшенный мехом лисы-чернобурки. На голове — шапка с лисьим же мехом, на ногах — красные чоботы. Все как у татар, но в седле всадник сидел прямо, росту был повыше, чем даже самый высокий из них.
И еще — лицо. Его-то как раз издали можно было принять за татарское, но если приглядеться как следует…
Маска. Какой-то невероятный искусник ухитрился снять кожу с человеческого лица, а потом сделать из нее маску: хищное, преисполненное властности и надменности лицо с черными прорезями глаз. За которыми скрывается — кто? или — что?!..
Похоже, даже не все татары знали это.
Всадник ехал неспешно, словно хозяин, вернувшийся в родные края после отъезда. Завидев его, татары старались никак не выказывать своего смущения, но то вдруг торопливо слазили с полонянки, не завершив начатого, то пинками гнали в общую толпу хлопца, которому пять минут назад намеревались устроить обрезание на глазах обезумевших от горя родителей.
Всадник не обращал на это ни малейшего внимания. Он целеустремленно ехал через мертвое село к единственной интересующей его хате.
И глаза его под маской щурились, как у настоящего татарина. Если б мог — закрыл бы их вообще…
Он остановился только возле Костевой хаты — вернее, у обгорелого ее остова. Сразу же заметил мертвое тело со следами волчьих зубов, тело, которого не должно было здесь быть.
— Его убил людоволк, — сказал один из татар. — И еще многих. Мы не смогли догнать того, кто был тебе нужен. Он ушел к урякам.
Уряками татары называли существ, в которых превращались умершие насильственной смертью.
— Сейчас я буду вызывать уряка, — сказал всадник, спрыгивая с лошади. — Ступайте по своим делам, оставьте меня.
Они повиновались, нарочито неторопливо, но все же не слишком медля.
Кысым дождался, пока они уйдут, после чего приступил к чародейскому ритуалу. Целью оного было оживить дважды умершего Костя, вернее, вселить его душу в давно уже мертвое тело. Задача осложнялась тем, что в пожаре тело Костя хоть и не успело сгореть дотла, но было сильно обезображено. Впрочем, любоваться покойником Кысым не собирался.