Магус
Шрифт:
Пять лет спустя Гнат-Кысым полностью освоился со своей новой жизнью. Среди козаков он по-прежнему оставался козаком, среди татар — таинственным Кысымом, учеником старого чародея.
Оказалось, это очень просто — иметь две доли сразу: нужно только как можно меньше задумываться, кем ты стал и зачем живешь на земле. В этом очень помогали «приемы». Они отнимали много времени, но и дарили забвение, столь необходимое Голому.
А потом настал день, когда Гнат впервые поднял мертвого из могилы. Им был Кость, которого Голый терпеть не мог — сам не
В набеги он с татарами, конечно, не ходил. Во всяком случае, в резне и грабежах не участвовал. Но в тот раз… просто старик велел ехать с ними. Мол, поможешь, посодействуешь уже потом, после всего.
А он, когда узнал, кого нужно поднять, даже немного обрадовался. Совсем чуть-чуть.
И не думал, что это будет так трудно, так страшно. Когда же Гнат заглянул в глаза Костю, понял, что именно из-за собственного страха еще не раз использует эти «приемы». Вопреки самому себе. Ибо последнее время он вообще поступал большей частью вопреки собственным желаниям.
То, что он ненавидит себя, Гнат понял гораздо позже. Когда въехал в родное село, разоренное татарами, чтобы поймать Ярчука.
До того было еще два года — ему еще предстояло многое узнать и со многими повстречаться. В первую очередь — с Хозяйкой и Мышью.
Яга отыскала Гната просто и безыскусно — через Костя. Ибо душа Гнатова зятя уже принадлежала госпоже Хозяйке, когда Голый вызвал ее, а Яга очень не любила, чтобы у нее из-под носа уводили добычу. По сути, после того как Хозяйка нашла Гната, он перестал быть рабом старого татарина — ибо превратился в ее раба, ведь по силе Хозяйка намного превосходила чародея.
Но, узнав, зачем татарин оставил Гната в живых, ничего менять в судьбе Голого Яга не захотела. Просто дала понять, что еще напомнит о себе — и лучше бы Гнату тогда сделать так, как она велит. А пока…
А пока он продолжал жить двумя жизнями, Кысымовой и Гнатовой, постепенно все больше и больше узнавая о природе чародейского искусства. В конце концов даже то, почему Яга и старик-татарин так ждут появления таинственного человека в плаще, стало ему ясно.
В тот день Гнат решил рискнуть — и начать собственную игру, в обход замыслов госпожи Хозяйки и своего учителя.
— Так значит, — сказал Андрий, — и тебе захотелось власти? Они по-прежнему кружили по поляне, держа сабли наизготовку, — но пока еще только разговаривали.
— Мне не нужна власть, — качнул головою Гнат. — И деньги мне не нужны. Я мертв, Ярчук. Я — Кысым. Из всех, кто гонялся за тобой, кто выжидал, пока тебе вручат сундучок, я один не хотел ничего для себя. Я просто надеялся спасти родных, мать и Галю, от смерти и от старика. Если бы ты знал его, как знал его я…
— Уж постараюсь познакомиться, — процедил Андрий.
— Не выйдет. Я зарубил его к бисовий матери — зарубил и ускакал от татар. Ягу ты уничтожил, а Мышь всего
— Тогда зачем ты гнался за мной?
— Не лукавь, Ярчук. Ты же знаешь, что сундучок волшебный, в нем можно вырастить все, что угодно. Даже человека. Даже того, кто уже однажды умер.
— Даже того, кто не захотел бы оживать по собственной воле? Ты хоть знаешь, как мучилась Галя с Костем, когда ты «поднял» его? Или хочешь, чтобы твоя мать узнала, что только из-за предательства сына татары обходили деревню стороной?!
— Она не узнает, — холодно произнес Гнат. — Некому будет сказать.
— Ох, сынку, — прошептал Андрий. — Видал я в своей жизни всякое, видал чертей, ведьм, двоедушцев видал. А ты — бездушец, вот ты кто, сынку.
Последнее задело Гната сильнее всего. Цедя сквозь зубы ругательства, он бросился на Андрия — и теперь на поляне разговаривали только сабли, не люди. Скоро Голый заметил, что у противника повреждено плечо, — и нарочно старался бить по нему. Вскоре Андрий начал понемногу сдавать. Он устал, был измотан боем, а главное — тем, что узнал.
Спасла Ярчука случайность. Видя, что долго не продержится, он ринулся в атаку — и Гнат, вынужденный отступать, споткнулся о сундучок, лежавший на краю поляны. Подняться Голый уже не успел.
Андрий вытер саблю и с отвращением наступил на маску Кысыма, вминая ее в землю, словно ядовитого жука.
А потом опустился на колени и лег рядом с Гнатом, положив одну руку ему на лоб, а другую на грудь.
…Здесь по-прежнему падал снег, черный снег. И небо светилось фиолетовым, и звезды на нем проступали болезненной сыпью.
Они стояли на Господнем шляху — тот, кому уходить, и тот, кому оставаться.
— Зачем? — одними губами спросил Гнат. — Ведь я же…
— Чтоб дошел, — хмуро ответил Андрий. — А то ведь снова в какую-нибудь халэпу попадешь!
— Но ведь там ты меня зарубил…
— То там, — отрезал Андрий. — А то здесь. Ничему тебя твой татарин не научил, ей-богу!
Они оба посмотрели на Гнатов живот, откуда выбиралась — натужно, с явным усилием — его Костлявая. В какой-то момент показалось, что она сейчас оборвется, рассыпется на тысячи костей — и тогда превратится Гнат в какого-нибудь нежитя-уряка и будет тревожить но ночам добрых людей.
— Не могу! — простонал Голый. — Оно… оно не хочет вылазить… слишком приросло… я же Кысым, вот оно и…
— Ты не Кысым, — покачал головой Ярчук. — Ты — дурень, каких еще поискать. Стой, сынку, и не шевелись.
Ухватившись за костлявые пальцы скелета (и на сей раз — безо всякого труда, ибо только до собственной Костлявой в Нави нельзя дотронуться), Андрий осторожно, бережно потянул их на себя. И та поддалась!
И, отделившись, поднялась к фиолетовому небу.
— Вот так, сынку, — сказал Ярчук. — Теперь добре.