Магус
Шрифт:
— Дякую, батьку, — тихо промолвил Гнат бестелесными устами. И, поклонившись Андрию до земли, зашагал Господним шляхом за окоем.
— Ох! — Глаза у Мыколки были, что две вишни — перепуганные. — Ну, я уж думал, все, конец!
Андрий вспомнил о том, что проступило на зеркальце за миг до того, как его разбил выстрелом Гнат.
— Еще не конец, — улыбнулся он хлопчику. — Но уже скоро.
Мыколка сперва испугался, когда увидел, что дядька Андрий прилег рядом с убитым душегубцем. Но потом увидел, что он дышит, и немного успокоился. Сел рядом и стал ждать, бдительно следя, как бы кто чужой не подобрался.
Вот —
— А глядите, дядьку, смешно как выходит. Мы от дождя бежали — а вот он, дождь.
Действительно, небо вспухало грозовыми облаками, дело шло к ночи.
— Все правильно, — сказал Андрий, глядя в никуда. — Все правильно, сынку. С чего начиналось, тем и закончится. Без лошадки, правда, мы с тобой остались, сбежала лошадка, но невелика беда. И так доберемся.
Когда дождь пролился и закончился, когда на небе высыпали звезды, а черная радуга встала над окоемом, Ярчук с хлопчиком, как и велело за миг до выстрела зеркальце, отправились по ней в Вырий, а с того места, куда попали, — снова в Явь. Настало время закапывать сундучок.
Здесь были горы, и дикий лес, и пенье ночных птах. А так — все как везде. И не скажешь, что попали совсем в другой край. И люди здесь жили, как везде — приветливые и не очень. Во всяком случае, узнавши, что у подорожних за душою ни гроша, накормили и так, без всякой отплаты.
— У меня червонец был, — смущенно объяснял Мыколка, краснея. — Но я… потерял его… под Волкоградом.
— Да ничего, — шепнул ему Андрий. — Видишь же, так обошлось.
— Вы если что, вертайтесь, — зазывающе улыбалась полногрудая вдова. А выслушав вежливый отказ, спросила: — Вы куда, в сторону Доры? Так там спросите, если вдруг чего, Стефана, брат мой. Скажете, от Яринки из Ямны. Накормит, напоит, он у меня такой. А то оставались бы у меня н а ночлег, что вам так уж не терпится-то?..
Андрий в сотый раз говорил, что с удовольствием бы, но надо им срочно в путь, а потом непременно вернутся, а если в Доре будут — так к брату заглянут обязательно.
Насилу сбежали.
— А где копать станем? — враз посерьезневши, поинтересовался Мыколка.
— Где зеркальце велело, там и станем. Между Дорой и Ямной. Ух, тяжелый какой! Помогай, сынку, а то я один не доволоку. — После поединка с Гнатом Андрию было трудно нести сундучок, теперь его волочил Мыколка.
— А чем рыть будем? — не унимался хлопец.
— Вот тут ты меня, правду сказать, озадачил. Однако ж кажется мне, место само сыщется. И лопата — если нужда в ней возникнет.
Очень скоро они обнаружили самое подходящее для их цели место: холм, а на нем — вывороченный с корнями явор, причем вывороченный совсем недавно (утром в горах прошла гроза).
— Видишь, ничего рыть не придется.
— А закапывать?
— Ну, это попроще будет — посадим дерево обратно да притопчем, всех и делов.
Они трудились всю ночь, в конце концов Мыколка устал и заснул, и Андрий занялся упрятыванием сундучка в одиночку. Яму, оставшуюся от корней, они расширили, — и теперь Андрий первым делом отправился на поиски подходящего камня. Тот обнаружился неподалеку — и козак приволок его к яме, после чего взялся за заклятие клада. Завершив ритуал, он в последний раз присел перед сундучком, пережившим вместе с ним все тяготы путешествия. Коснулся пальцами исцарапанных боков, потускневших коштовностей — и вдруг понял, что не испытывает к нему ни злобы, ни раздражения. Как вообще можно злиться на вещь,
Обхватив двумя руками, Андрий опустил сундучок в яму и забросал землей, после чего положил сверху камень, размером чуть больше крышки. Затем принялся снова засыпать яму землей — и уж только после того взялся за явор. Вообще-то обычное дерево вряд ли прижилось бы после таких увечий, но Андрий не зря звался характерником — уж он постарался на славу, так что почти не сомневался: и приживется, и вырастет большим да величественным — не один еще год будет здесь зеленеть.
Жаль только, если хозяин сундучка решит оный выкопать…
Вдруг Андрия охватило то самое чувство, которое не так давно подстерегло его у межигорского колодца. Он словно освободился ото всех пут, материальных и незримых, какие только вообще существовали на свете! Окружающее засияло свежими красками, засверкало жизнью, что таилась в каждой травинке и каждом листочке, в стрекоте сверчков и дыхании дерев…
Он и сам не заметил, как ноги пустились в пляс — но на сей раз это не было танцем-вызовом жизни, нет. Сейчас это был, скорее, танец-молитва, танец-благодарность…
Наплясавшись от души, Андрий вздохнул и примостился чуть в сторонке от дерева, запалил люльку — и вот сидел так, глядя на звезды и неспешно перебирая свои мысли. Ждал. Ночь сегодня была особенная — и она, эта ночь, еще не закончилась.
— Красиво сплясал, — сказал гость, присаживаясь рядом. — И вообще… красиво.
— «Красиво»! — проворчал Андрий, не глядя на него. — И зачем только тебе все это понадобилось…
— Слыхал про рахманов? — вместо ответа поинтересовался гость. — Вообще-то, это в народе нас так называют, и, если честно, не то чтоб совсем неправильно, — но лучше звали бы охранителями. Свитайло был одним из нас. Тебя думал после себя оставить, да не успел.
— И что ж вы, рахманы, охраняете? Кольца да перстни могущества, жезлы всякие чародейские — они, что ли, у тебя в сундучке лежали?
— В сундучке не у меня, Андрий, — у тебя. А охраняем мы землю, край, в котором ты живешь.
— Что-то не видел я тебя на Сичи.
— А мы по-другому охраняем, по-своему. Нам дорого то, что люди обычно мало ценят: слова, поступки, мысли. Мудрость, которая дарована этой земле и тем, кто живет на ней. Мы были всегда — и, даст Бог, будем всегда. Чтобы хранить самое хрупкое и самое важное — то, что не пощупаешь руками, но к чему всегда можно прикоснуться душой.
— Знаешь… я видел сон — там, на кургане… Всякая гадость наснилась про то, что с нами станется. Неужели правда?!
— Так было всегда, — сказал гость, и крылья, перебитые крылья его плаща грустно шевельнулись. — Всегда люди шли войною на людей — и страдали от того обе стороны, а вернее — все.
— И что — и будет всегда?
— Никто не может сказать наверняка. Но можно постараться разорвать этот круг. В сундучок, который ты нес, я положил… нечто. Ты знаешь, как рождается жемчуг? Между створками ракушки попадает песчинка, всего лишь одна-единственная песчинка. Но со временем она превращается в драгоценную жемчужину. Когда я давал тебе сундучок, я знал, что на пути тебя ждут испытания — и тела, и духа. И не сомневался, почти не сомневался, что ты с честью выйдешь из них. После каждого раза сундучок становился чуть тяжелее, ибо в нем созревала такая жемчужина, подпитываемая твоими поступками.